Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

Вчерашнего, безоглядного ночного страха не было. Наоборот, пробуждение оказалось приятным — кошмар улетучился. Полежав с часок бодрствуя, Серега постепенно выгнал из головы все неприятное, о чем не хотелось думать и вспоминать. У него еще были силы на это. После он заснул глубоко, без сновидений, до самого утра.

Среда, 1.11.1989 е.

С плакатами закончили часам к четырем. Можно было идти домой, но Серега решил помотаться по магазинам, тем более что ему выдали зарплату, что-то около восьмидесяти рублей. Отоварил талоны, купил яиц, выстояв хвост, приобрел два раскисших пакета с филе сайды. В булочной давали кофе, но уж очень длинная была очередь. Из конфет продавали только сахарные помадки. Их запросто можно было использовать в качестве сахара, но сахар у Сереги уже был. Походил по рынку, где страдало несколько габаритных мужчин в больших кепках. Страдали, должно быть, от отсутствия конкуренции — никто не мог сбить цену на их гранаты и яблоки, а покупать по той цене, какую они ломили, большинство местных жителей не имело возможности, да и желания.

Решив идти домой, Серега пошел напрямик, через двор своей старой школы. Там, во дворе, в уже сгущающихся сумерках, по-прежнему мотались ребятишки, толкались, бегали, верещали. С ними на лавочке сидела какая-то молодуха в пуховом платке, читала книгу, покрикивала изредка, но больше зевала, глядя на часы. «Группа продленного дня, — подумал Серега, — дурацкое изобретение…» Здесь учились он, Галька, Гоша, Танька, Верка — сколько еще, всех не вспомнишь… рядом со школьным подъездом стоял грузовик, из его кузова выгружали какие-то стулья, парты, ящики. Лысоватый, похожий на Евгения Леонова мужичок — директор школы, две или три учительницы в телогрейках, трудовик, физрук и военрук таскали все это в здание. Директор очень суетился, торопыжил и вносил лишнюю сумятицу, будто предстояла эвакуация и вот-вот могли прорваться супостатские танки. Из кузова вещи подавали два мрачноватых детины, не то грузчики, не то члены родительского комитета.

— Осторожнее! — требовал директор. — Не разбейте! Это все для ваших детей! Ну как там, все?

— Скелет еще, — сказал человек из кузова.

— Осторожнее! Вещь хрупкая! — Директор бережно принял из рук в руки дребезжащий костяк и поставил на ящик. — Вера Петровна! — позвал он излишне нервно. — Вера Петровна-а! Забирайте скелет!

— Сейчас, сейчас, — недовольно пробурчала та, выходя из подъезда. — Не дергайте!

Вере Петровне впору было стоять где-нибудь в скифской степи, высеченной из камня. Скелетик рядом с ней казался игрушкой.

— Прямо наверх несите! — скомандовал каменной бабе директор. — В кабинет, на ключ! Иначе опять все раздергают. Прошлый тридцать лет служил, и ничего, а в этом году — начисто развинтили!

— По-моему, там Панаев пришел, — заметила Вера Петровна, — наверное, опять решил предложить услуги.

— Ой, как хорошо! — вскричал директор, перепрыгнул через ящик, стоявший на пути, и подбежал к Сереге, который как-то замешкался и волей-неволей оказался в лапах педагога.

— Так! — крикнул директор. — Таскайте без меня, я сейчас буду. Сергей Николаевич, вы мой спаситель! Пойдемте ко мне в кабинет.

Всего месяц назад Серега оформлял здесь библиотеку. Рисовал всяких сказочных героев, сценки из разных детских книжек.

Кабинет директора был выдержан еще в стиле «а-ля застой»: длинный стол из полированного дерева, на торце просторный стол самого директора с горой бумаг, двумя телефонами и письменным прибором. Задняя стена загорожена шкафами с книгами. Маркс и Энгельс, Ленин, Крупская, Макаренко, Сухомлинский. На стенах грамоты, полочки с моделями и спортивными кубками, цветы в кашпо.

— Садитесь, садитесь! — потирая озябшие руки, пропыхтел директор, распахивая пальто. — Я вас ненадолго задержу, очень ненадолго. У нас к вам просьба — надо бы переоформить физкультурный зал. Там, знаете ли, на стенах еще «Олимпиада-80», «Мишка-олимпиец». Надо бы сделать современнее, ярче.

— Среди года? — спросил Серега удивленно. — У вас же там дети занимаются. А если делать сейчас, то провоняет все краской. Потом ведь надо и стены, наверное, красить, и потолок белить. Что ж вы летом-то не успели?

— Летом… — хмыкнул директор раздраженно. — Мне вообще ничего летом не дали. Ни денег, ни материалов. А тут совершенно неожиданно вызывают в горкобру и все на свете выделяют. Ничего не понимаю, никогда такого не было. Вон, видели, целый грузовик пособий пришлось набрать, чего надо и не надо, из учколлектора. Даже скелет. Представьте себе, ученики прошлый скелет разломали по косточкам. Череп нашли в туалете — в него девятиклассники окурки складывали. Никакого уважения к школьному имуществу! Никакого!

— Да, — вздохнул Серега сочувственно.

— Ну так как, согласны? — настойчиво спросил директор. — Оплата неплохая — рублей шестьсот примерно.

— Согласен, — сказал Серега. — Когда приступать?

— Ну, — директор закатил глаза, — скорее всего, мы в пятницу распустим детей на каникулы. Успеете до девятого?

— Один? — удивился Серега. — и потолок, и стены, и оформление?!

— Да нет же! — проворчал директор. — У меня маляры будут отдельно. Они уже потолок побелили, в зале уроков не будет два дня. Сегодня вечером они начнут, стены, наверное, к субботе закончат. В воскресенье, самое крайнее — к понедельнику краска засохнет, сможете работать. А пока сделайте эскизик, зайдите в зал.

— Карандаш и бумага у вас есть? — спросил Серега.

— Вот, — директор подал Панаеву требуемое, — проводить вас?

Серега вспомнил, что директора звали Семен Семеновичем, и поблагодарил:

— Спасибо, Семен Семеныч, я дорогу знаю.

Конечно, в школе изменилось не так много. Последний раз, когда Серега малевал в библиотеке, здесь все было так, как сейчас. Да и по сравнению с временами, когда Серега сам учеником бегал сюда, не такие уж лихие перемены произошли. К спортзалу надо было идти мимо кабинета биологии, по третьему этажу. Там над целой кучей коробок и ящиков, сложенных у открытой двери, высилась «каменная баба» Вера Петровна. Весело улыбался на. своей крестовине скелет. Что-то в этой улыбке показалось Сереге знакомым…

Он остановился. В верхней челюсти черепа были два больших треснувших резца. Получалось что-то вроде перевернутого «М», или латинского «дабл-ю». А рядом нескольких зубов не было вовсе. Гоша! Гоша Корытов!

«Гамлету легче было, — подумал Серега, — Йорик, поди-ка, был его старше».

Когда Серега учился, у них тоже был скелет в кабинете анатомии, наверное, еще тот самый, из черепа которого нынешние девятиклассники сделали пепельницу. Это подобие человека никогда Серегу не пугало, как не пугали другие учебные пособия. Однако это происходило потому, что Серега не смотрел на костяк как на останки человека. Теперь, казалось, он увидел то, что совсем недавно было его ровесником, одноклассником, пусть глубоко опустившимся, спившимся, невезучим, грязным и переломанным судьбой человеком, но все же человеком! В нем, в этом желтоватом вываренном черепе, еще совсем недавно бродили путаные, заблудившиеся мысли. Там слагались смешные и тревожные стихи, жила странная, противоестественная тоска по Сталину. Мозг, некогда помешавшийся там, за этими пустыми глазницами, весь пропитанный алкоголем и никотином, со скрипом пытался что-то анализировать, делать какие-то выводы, _с опозданием хотел что-то творить, стремился к прекрасному. Возможно, там гнездились какие-то невысказанные горести о том, что жизнь вылетела в трубу то ли по роковой случайности, то ли по трагической неизбежности. Были там, видимо, и надежды на лучшее: ведь пытался же Гоша бросить пьянку!