Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства

— Всем богатыми быть — не выйдет, — вздохнул Серега.

— А всем быть голодранцами — лучше? Ты видел этого Розенфельда?

— Ну, видел. Нормальный мужик, а что?

— Он-то нормальный, только глядит на нас, как на психов. Он уж двадцать лет так на Западе, отвык от всего здешнего, ему страшно на нас смотреть! Он увидел и подумал, наверное: «Как хорошо, что я отсюда сбежал! Как хорошо, что я здесь — иностранец, захочу — еще посижу, поторгую с этими дикарями, а захочу — на самолет и в Штаты».

— Да, он так примерно говорил. «Лучше всего, — говорит, — в СССР быть иностранцем!»

— Еще бы! Все вокруг танцуют на задних лапках, задницу, извиняюсь, подлизывают. А я хочу, чтобы там, в Америке, передо мной так танцевали. Нет, у них за бесплатно холуйствовать никто не будет, но если заплатишь — будут, и лучше, чем наши!

— Да брось ты, — примирительно сказал Серега. — Нас, старых дураков, все одно не переделать.

В окнах Серегиного дома светились огоньки. Часы на приборном щитке «Волги» показывали начало десятого. Зинка и ее Иван пили чай.

— Здравствуйте, — сказал Серега, — познакомьтесь, это Аля. Из Москвы.

— Зинаида Николаевна, — критически, но вполне откровенно разглядывая Алю, представилась Зинка.

— Домовитов, — несколько смущенно прогудел кап-раз.

— И кем же вы Сергею Николаевичу будете? — спросила Зинка с суровостью покойной Антонины.

— Любовница, — без малейшего смущения, а точнее, с подчеркнутым нахальством объявила Аля.

— Невеста, стало быть, — кхекнул Домовитов. — Это хорошо. Чай пить будете?

— Будем, — кивнул Серега, — время еще есть.

— А куда торопиться-то? — удивилась Зинка.

— Как — куда? Видео смотреть, сами ж просили. В 22.00 предпоследний сеанс, а в 23.30 последний.

— Поздновато, — лениво проговорил Домовитов.

— Мы вас туда и обратно на машине подбросим, — сказала Аля, — в полпервого заедем.

— Ладно, — согласилась Зинка, продолжая разглядывать Алю без зазрения совести. — Простынь я на Серегиной кровати сменила, наволочки тоже.

— Большое вам спасибо, — мило улыбнулась Аля, — обязательно воспользуемся по назначению.

Домовитов поперхнулся чаем, но ничего не сказал.

Через четверть часа все четверо уселись в машину, и Аля быстро домчала «Волгу» до клуба. Радушный Сема приглашал посетителей в фойе, где играла стереосистема. Народ — в основном шпана из близлежащих микрорайонов — толпился у игровых автоматов «Подводная лодка», «Морской бой», «Перехватчик», «Кран». Особенно много было у «Крана», с помощью которого желающий мог вытащить из стеклянного ящика приз: шоколадку, пудреницу, кусок немецкого мыла и еще какую-то дребедень. Стояла там и маленькая бутылочка коньяка, на которую и нацеливались главным образом игроки. Отдельно, в другом углу фойе сидел народ постарше и потише. Там шли дискуссии между несколькими неформалами разных направлений, а кроме того, кандидат в мастера по шашкам давал платный сеанс на десяти досках. За пять рублей каждый желающий мог выиграть у сеансера право на десятикратное посещение видеосалона бесплатно. Надо сказать, желающих было много, но кандидат Соловейчик был сильным противником. Ничья давала только право на пять бесплатных сеансов, а это, по сути дела, только окупало участие в игре. За один сеанс видео платили рубль. Как Соловейчик рассчитывался с Семой — неизвестно, но на жизнь, видимо, не жаловался. За порядком следил наряд «беретов» — четверо крупных авторитетных хлопцев. Если уровень шума у ребят, игравших в автоматы, слишком повышался, следовал окрик «берета»: «Хорош базар!» — и все притихали. Шутить, как мы знаем, с «беретами» не следовало.

При появлении кап-раза «береты» вытянулись у входа. Домовитов пошел в форме, а «береты» форму уважали. Это была несомненная заслуга Ивана Федоровича. Сема тоже стал еще вежливее, добыл свободный стул, а для Зинаиды даже кресло.

— Поговори с ними насчет кассет, — шепнул Семе Серега.

— Понял.

— Сделай им два раза по два сеанса. На!

Серега выдал Семе сразу десятку. Это означало, что Зинка и Иван могут остаться посмотреть тот сеанс, который в официальной афише не значился. Там Сема для особо проверенной публики крутил то, что по-прежнему подпадало под статью 228 УК РСФСР. Правда, этот сеанс длился намного меньше, но доход за него был выше. Тем более что от налоговой инспекции он, естественно, тоже скрывался.

Убедившись, что Зинка и Домовитов пристроены, Аля и Серега вернулись домой.

Зинка, должно быть, по своей камчатской привычке натопила крепко. В комнате было очень жарко, а от темноты стало еще жарче. С самого начала хотелось скинуть все это тяжкое, сковывающее — одежду. Так и сделали.

— У тебя есть свечка? — спросила Аля.

— Есть!

— Отлично! Поставим на тарелку и будем безобразничать при свече.

Серега, босиком прошлепав к шкафу, нашел там довольно длинный стеариновый огарок, подпалил спичкой и, накапав стеарина на тарелку, прилепил. Огарок, чуточку помучившись, разгорелся, и остроконечная струйка огня потянулась вверх, озаряя комнату зыбким, колышущимся красновато-оранжевым светом. Аля уже забралась под одеяло, но, когда Серега подошел к постели, дерзко, без смущения открылась.

— Ты чего?

— Показаться тебе хочу!

Озаренная свечой, стройная, но не худая, мускулистая, но не мужеподобная, Аля была, несомненно, хороша. Во всяком случае, если она и не смогла бы претендовать на приз «Мисс СССР», то сексуальности у нее было предостаточно. Фигура у нее, безусловно, обвораживала, звала к жизни, к пьянящему восторгу, к спортивному азарту, ко всему, что заставляет трепетать и волноваться. Теперь, как несколько дней назад Люська, Серега готов был произнести известную, даже затертую фразу: «Почему мы не встретились раньше?!» Впрочем, когда «раньше»? В шестнадцать лет? Но она была годовалой малышкой. Когда ей было двадцать, Сереге было тридцать пять и он был женат. И еще была мать, и еще не было той ужасной пустоты…

«Только не надо думать, — сказал себе Серега, — эти мысли сейчас мешают… А она ждет и должна дождаться!»

Свершилось при свече, красившей все в оранжево-красные тона, под звон пружин и дребезжанье чайной посуды, неубранной со стола. И было хорошо, но какие-то образы прежних женщин все время выплывали из углов памяти, и было страшно, что все это сон или наваждение. Эти призраки мешали, надоедливо уводили куда-то, лезли на язык… Язык приходилось прикусывать, чтобы не назвать Алю — Галей, Олей, Люсей, Леной… Почему они все мерещатся, что им тут надо? От жары, что ли? Или от усталости? Почему они не мешали там, в машине? Прочь, прочь!

То ли Аля почувствовала, что он не в себе, то ли ей самой захотелось большего, но только она с неожиданной силой опрокинула его и уложила на обе лопатки. Теперь все было в ее власти, и Серега постепенно стал отрешаться от дурацких видений и мешанины в голове. Он заразился безумием от Алиного азарта и всплыли со дна морского все отчаянные образы и сравнения; лихие песни зазвучали в голове, и показалось, что еще не все, что он еще проживет тысячу лет, а то и десять тысяч!