Илья Бушмин - Ничейная земля

— Костя… У тебя в бизнесе дела наконец пошли хорошо. Эта твоя сделка, которую ты два месяца готовил. Теперь сложности у меня. Ты не думал о том, чтобы постараться как-то облегчить мне жизнь, а не начинать с ходу выносить мозг? Я устала как собака.

— «Теперь сложности у меня», — повторил Костя. — Сложности. Может, поэтому у тебя твои мини-амнезии так часто стали бывать?

— Это не мини-амнезия.

— А что тогда?

— Костя…

— Нет, погоди. Что тогда? — он поднялся и всплеснул руками. — Когда я захожу в собственную спальню и вижу, как ты стоишь и смотришь на меня так, будто хочешь спросить: «А ты кто вообще такой?» — это нормально? Кать, может, тебе это… Ну… В девяностые, когда, как ты говоришь, у тебя эта байда только начиналась, психоанализ у нас не был распространен, правильно? И вообще, медицина шагнула вперед, и все такое. Может, тебе к специалисту обратиться? Провериться?

Катя стиснула челюсти.

— Погоди. Я что-то не поняла, чем именно ты недоволен. Тем, что я дома мало бываю, тем, что мы не трахаемся, или тем, что у меня с памятью небольшие… особенности?

— Особенности, — едко повторил Костя, всплеснув руками. А потом шагнул к креслу и, опередив пытавшуюся помешать ему Катю, схватил ее блокнот. Открыл на последней странице и громко прочел: — «Не ходи к оврагам!». Что это, Катя? Елки-палки, ты думаешь, это нормально?

Катя нашла в себе силы, чтобы встать и вырвать блокнот. Что-то в ее глазах заставило Костю сделать шаг назад.

— Во-первых, больше так не делай. Ты даже не представляешь, как я живу и чем я живу. Ты даже не представляешь, что я вижу каждый день…!

— А кто тебе виноват? — пошел в контратаку Костя. — Я тебе месяц назад говорил про друга, которому юрист нужен в фирму за офигенные бабки! Говорил? Говорил! А ты что сказала? Что тебе не интересно, правильно? Ладно, тебе интересно копаться с трупами и читать всякие протоколы и что там ты еще читаешь. Не вопрос, если нравится! Да только я удовольствия не вижу никакого. Я вижу человека, который загоняет себя, как скаковую лошадь, у которого с памятью творится черт знает что, и все по собственной воле! Но при этом ты еще и требуешь сочувствия! Это мазохизм, что ли, такой?

В этот момент Катю как молнией поразило. Она осознала, что Костя совершенно не в курсе происходящего. Начав встречаться, они как-то договорились, что не будут вникать в подробности работы друг друга. Особенно на этом настаивал Костя, которому не хотелось слышать про допросы, очные ставки и опознания. Но сейчас ситуация была совсем другая. Это личное. Смерть сестры и события в Яме 18-летней давности, которые вернулись в ее жизнь. А Катя даже ни словом не обмолвилась о них человеку, с которым решила связать свою жизнь.

Почему?

Она посмотрела на Костю, застывшего в немом вопросе. Высокий крепкий шатен, симпатичный, даже красивый, с правильными чертами лица… Это неправильно. Костя имел право возмущаться и требовать. Если бы он знал, то…

Но почему она так ничего ему не рассказала?

— Мне надо тебе кое-что рассказать, — произнесла Катя. — Это важно.

— Ну так расскажи!

В этот момент заиграла музыка. Телефон, спрятанный в сумочке Кати, брошенной на столик в прихожей. Виновато улыбнувшись Косте, Катя выскользнула из комнаты и, порывшись в сумке, выудила мобильник. И сердце вздрогнуло. Звонила соседка.

— Теть Зин, здравствуйте! Что-то случилось?

— Катюш, я к Тане пришла, чтобы телевизор вместе посмотреть, посуду помочь помыть заодно — как обычно. А ее нет. Ушла куда-то и все тут! Ночь ведь на дворе! Она не у тебя случаем?

Господи. Пробормотав что-то, Катя отключилась и повернулась к Косте.

— Мать пропала. Мне нужно ехать. Ты… Ты со мной?

Костя заколебался. Было видно, что ему не хочется высовывать носу за дверь. Здесь было сухо, тепло и уютно, а у него в руках была бутылка пива. И в этот момент Катя поняла, в чем дело. Она ничего не рассказывала Косте, руководствуясь чем-то неосознанным, интуитивным, подсознательным. Сейчас она увидела, в чем была загвоздка. И оказалось, что все еще более грустно, чем ей казалось только что.

— Хотя нет… — пробормотала Катя. — Я… Я сама. Так быстрее.

Она подхватила сумочку, сорвала с вешалки непромокаемую ветровку с капюшоном и вылетела из квартиры. Пробежав по лужам до машины, Катя прыгнула за руль и понеслась к матери. Думать о происходящем с Костей и об их будущем сейчас она не могла и не хотела. В голове была только мама.

Катя с облегчением выдохнула, когда свернула в ставший за долгие годы родной двор многоэтажки, и фары ее автомобиля выцепили силуэт матери. Та сидела на мокрой от недавнего, наконец затихшего, дождя скамейке перед подъездом. Почему-то соседним подъездом. Катя притормозила, свернув к обочине, и выскочила из машины.

— Мама? С тобой все в порядке? Мам?

Мама растерянно заулыбалась, увидев Катю.

— Ой, дочка… Это ты. Это действительно ты.

— Ты что тут делаешь? Ты знаешь, сколько время?

— Это ты, — повторяла мама, потянувшись к Кате. Она дотронулась до рук дочери и принялась поглаживать и прощупывать их, будто пыталась убедиться, что перед ней человек из плоти и крови, а не бестелесный дух. — Ты… Как я соскучилась. Я так соскучилась…

Только сейчас Катя разглядела странный блеск в глазах мамы. Словно третий глаз, видящий другие измерения, недоступные простым смертным. Сердце Кати упало. Это был очередной приступ.

— Валя… — жалостливым голосом вопросила мама, а в ее глазах блестел другой мир. — Где ты была, Валя? Почему ты так долго не приходила?

Катя опустилась рядом с матерью. Хотелось плакать, выть, вырвать обеими руками клоки волос из головы. Но Катя не могла даже плакать. Сегодняшний день опустошил ее до основания.

— Зато теперь я здесь, мам, — шмыгнула носом Катя и приобняла за плечи родительницу, провалившуюся в мир воспоминаний и грез о временах, когда все было хорошо. — Теперь я снова здесь.

Мама зашипела от боли, отдернув руку от формы для выпечки хлеба. Она обожглась, несмотря на полотенце. Морщась, засунула обожженный палец в рот. Катя встрепенулась:

— Помочь?

— Не надо. Как больно… Приноровиться нужно. Формы-то новые.

Взяв второе полотенце, мама вернулась к духовке и наконец извлекла соединенные в единую конструкцию формы. Шесть емкостей прямоугольной, как у классических хлебных буханок из магазина, формы, над которыми возвышалась, распространяя по летней кухне домика Мазуровых ароматный запах свежеиспеченного хлеба.

— Ну вот. Готово. Сейчас с полчасика постоит, и можно пробовать. Смотрите, какой красивый. Лучше магазинного, а?

Все переменилось слишком резко. Даже Катя, никогда особо не вникавшая в дела родителей, понимала, что хуже становилось с каждым днем. У папы задерживали зарплату. Работяги отправились к начальству, требуя ответов, и услышали: «А что вы хотите? Сейчас нигде нет денег. Не нравится, выход вон там». Маме пока платили исправно, срок в срок, но последнюю зарплату частично выдали продуктами. Денег становилось всем меньше, и приходилось, как выражались в таких случаях родители, «крутиться».