Илья Бушмин - Ничейная земля

Вскоре был обход. Слабым и непослушным все еще языком Поляков поинтересовался у врача, что с ним. В ответ услышал, что он поступил в хирургическое отделение городской клинической больницы — то самое место, где находился прямо сейчас — полторы недели назад с проникающими ножевыми ранениями грудной клетки. Он потерял много крови и получил заражение. В течение трех суток его жизнь висела на волоске. Еще через три дня его перевели из реанимации в интенсивную терапию.

Катя пришла на следующий день. Поляков с нетерпением ждал ее. Слабо улыбнулся, когда она, запыхавшаяся после бега по лестницам, в накинутом на плечи белом халате, опустилась на стул напротив.

— Как ты?

— Как я здесь оказался? — кивнув в качестве ответа, спросил Поляков.

— Я вызвала «скорую». Мы с фельдшером тащили тебя волоком через эти дебри до машины неотложки, потому что она не могла проехать.

— Что с ним?

— С кем?

— С ним, — со значением повторил Поляков.

Катя поколебалась.

— Его больше нет. Забыть, как страшный сон, вот что я предлагаю сделать.

Катя говорила бодро. Несмотря на то, что голова Полякова соображала очень туго, он видел, что она пытается его провести.

— Ты это сделала? — Катя не ответила, но Поляков догадался, что в данном случае это и был ответ. — Следствие? Гапонов? Они убедились, что это он?

Катя вздохнула.

— Да, убедились, — тихо, чтобы не тревожить других больных в палате, откликнулась она. — Но официальная версия не изменилась. Они на всю страну протрубили, что Кирилл был маньяком. Историю с его братом стараются замять.

— Как? Все те вещи… Вещи убитых девчонок… Как можно замять это?

— Фотографии барака обошли все газеты, — поколебавшись, сообщила Катя. — Официально это логово Кирилла Фокина. Со всеми вещдоками, доказывающими, что это именно он убивал девушек. Остальное никого не интересует. Это уже политика.

— Суки, — прошептал Поляков.

— Какая разница, Сергей. Пусть пишут в газетах, что хотят. Мы с тобой знаем правду. Остальное неважно. Его больше нет. Все кончено.

Поляков мысленно повторил ее слова, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Половина его жизни прошла в ожидании встречи с тем, кого больше нет. Он ждал не напрасно. И пусть он пострадал, но история закончилась.

— Хорошо, — неуверенно сказал Поляков.

Катя смотрела ему в глаза, пытаясь понять, что на душе у Полякова.

— О чем думаешь?

— Пытаюсь понять, как жить дальше.

— Есть мысли? Пойдешь назад в ППС?

— Только не это, — Поляков покачал головой, и тут же пожалел об опрометчивом поступке. В ушах тут же зазвенело, а глаза застлал туман. Но через несколько секунд покоя все прошло. — Я никогда не вернусь в полицию. Знаешь… я ведь так и не стал частью этой системы. Она не для меня. Я просто носил год за годом погоны, потому что ждал своего часа. И вот он наступил. И теперь все кончено. Никакой полиции. Я хочу жить обычной жизнью обычного человека.

— Как все? — улыбнулась Катя.

— Как все. Переживать из-за погоды. Смотреть новости. Ругать политиков и курс доллара. Радоваться солнцу. Пить чай с лимоном. Летом выбираться на природу… Все эти вещи прошли мимо меня. Сейчас самое время попробовать, каково это — жить. Тебе, кстати, тоже стоит попробовать.

— Наверное, — не стала спорить Катя.

Поляков посмотрел на ее лицо. Он вспоминал Катю девочкой, робкой выпускницей школы, которая всегда так странно смотрела на него и краснела, когда это замечали другие. Он вспомнил ее лицо, перекошенное от шока и рыданий, когда она 18 лет назад стояла на кладбище и с ней впервые случилось то, что преследовало бедолагу все ее жизнь. Точно такое же лицо у нее было совсем недавно — в Яме, после той бойни. Поляков поднял руку и раскрыл ладонь. Катя подхватила ее. Почувствовав ее пальцы, Поляков чуть сжал их.

— Можем попробовать вместе, — проговорил он. — Может, это звучит странно… Но мы с тобой в одной лодке. Хотим мы этого или нет.

Поляков увидел, как задрожала ее губа. Катя поспешно закусила ее. В уголках глаз Кати блеснули слезы. Шмыгая носом, она улыбнулась и кивнула.

— Стоит попробовать, — сказала она, а потом прижалась лицом к его руке, исхудавшей за проведенное в больнице время. И Поляков почувствовал влажные капли на тыльной стороне ладони.

Катя провела у кровати раненого Полякова почти час. И большую часть этого времени ревела, как дура, не в силах остановиться. Но она не стыдилась. Наоборот — на сердце было легко. Так легко, что хотелось дышать полной грудью и улыбаться солнцу. Чувство было совершенно незнакомым. Если подумать, то последний раз она испытывала нечто подобное когда-то давно. В прошлой жизни. Когда она бегала по улочкам родной Ямы с хохочущей сестрой и верила, что впереди все будет хорошо.

Говорят, ничего в жизни не бывает зря. Если мы что-то пережили или испытали — значит, в этом событии был какой-то смысл. Когда-нибудь все узоры сложатся в одну картинку, и все станет простым и понятным.

Сейчас Катя знала, что все это — полная чушь.

«Говорят…». Кто говорит? Люди говорят всегда. Строят догадки и версии, чтобы унять страх перед простирающейся впереди неизвестностью. Когда первобытный человек при виде молнии придумал бога, который бы все объяснял — он не стал ни на шаг ближе к пониманию природы этой молнии. Он лишь придумал что-то, с чем ему будет легче сталкиваться с суровой реальностью. Обжег первый кирпичик для постройки замка из песка, в котором не так страшно жить.

Катя вышла из дверей хирургического отделения. Площадка перед больничным корпусом была утыкана скамейками и клумбами, в которых благоухали яркие цветы. Они тянули свои стебли и лепестки к теплому августовскому солнцу, под занавес лета наконец-то пробившемуся к людям сквозь толщу туч. Только сейчас Катя поняла, как же ей не хватало солнца.

Щурясь, Катя нацепила на лицо солнцезащитные очки и двинулась к видневшемуся впереди забору, за которым ее ждала машина.

Когда с человеком случается беда, он в сердцах восклицает: «Почему я? Почему это случилось со мной?». «У кого мы спрашиваем?», — размышляла Катя. У мира, у других людей? Или у бога, в какого бы бога мы не верили? А вдруг всем — и людям, и миру, и даже богу — наплевать?

Почему я… Человек в шоке, потому что нас всех так воспитывали. С малых лет гладили по голове и ласково повторяли, что все будет хорошо. «Вот вырастешь большая-пребольшая, красивая и сильная. Встретишь принца, и все у вас будет лучше всех». И человек верит этим словам, за которыми никогда не было ничего, кроме голых надежд. Но мы так устроены. Нам нужны иллюзии безопасности. А когда они разбиваются вдребезги, мы в слезах кричим: «Почему я?». Злимся, что вселенная так несправедливо обошлась с нами. И в своем горе забываем о том, что творится вокруг. Болезни, криминал, аварии и стихия уносят миллионы людей безвозвратно. И каждый из них имел полное право перед смертью в бессилии прокричать, глядя в бездонное небо: «Почему я?!».