Юхан Теорин - Призрак кургана

Нагнулся, оперся рукой о край и спрыгнул в яму. Осторожно встал на покрытую землей крышку и вспомнил, как на конфирмации читал отрывок о встрече Иисуса и Лазаря.

И вышел умерший, обвязанный по рукам и ногам погребальными пеленами, и лице его обвязано было платком. Иисус говорит им: развяжите его, пусть идет [1].

Герлоф все время напряженно прислушивался, но все было тихо. В могиле было зябко, косые солнечные лучи сюда не попадали. Когда-нибудь и он ляжет в землю. Навсегда. Если Иисус не воскресит его к жизни.

Позади что-то скрипнуло, и он в панике обернулся. Но это был всего лишь тот мальчишка, Арон, – он тоже спустился в яму с лопатой. Арон Фред из Рёдторпа. Герлоф кивнул ему в полумраке и почему-то шепотом сказал:

– Лавай копать.

Арон, не отрываясь, смотрел на гроб. Потом губы его пошевелились, он что-то пробормотал, но так тихо, что Герлоф не расслышал.

– Что? Что ты говоришь?

– Америка, – сказал мальчик чуть погромче. – Я уеду в Америку.

– Вот как? – Герлоф посмотрел на него с сомнением. – А сколько тебе лет?

– Двенадцать.

– Ты слишком мал.

– Не один. Свен возьмет меня с собой. Я там станут шерифом.

– Почему?

– Стреляю здорово.

Больше вопросов Герлоф не задавал. Со Свеном он знаком не был и не знал, кто это, но про Америку знал. Земля обетованная. Сейчас там, конечно, тяжелые времена, биржевой кризис, безработица, но соблазн по-прежнему велик.

И именно в эту секунду, стоя на крышке гроба Эдварда Клосса, Герлоф решил, что могильщиком работать не хочет. Он тоже уедет Подальше от Стенвика и от неумеренно строгого отца. Не в Америку, конечно. Он станет моряком. Поедет в Боргхольм и наймется юнгой на одну из грузовых лайб, курсирующих между островом и материком.

Свободная профессия. Солнце, палуба и брызги соленой воды в лицо.

– Как там у вас?

Голос Бенгтссона сверху. Самого Бенгтссона не видать – даже не наклонился посмотреть.

– Нормально… – Они быстро отгребли землю с крышки. – Все готово.

Бенгтссон спустил им веревки. Герлоф быстро подвел их под оба конца гроба и поторопился вылезти из могилы.

Гроб подняли и отнесли в морг.

– Поставьте, – тихо сказал пастор.

Гроб со скрежетом опустили на каменный пол.

Наступило долгое молчание. Все смотрели на крышку, будто ждали, что она сейчас сама по себе откроется и оттуда, как ни в чем не бывало, вылезет живехонький Эдвард Клосс.

Тишина.

Но кто-то же стучал!

Через двадцать минут приехал на велосипеде городской врач Блум с черным акушерским саквояжем на багажнике. Сорочка насквозь мокрая от пота, физиономия свекольная.

– Что тут у вас происходит? – требовательно спросил Блум.

Все посмотрели друг на друга.

– Мы слышали какой-то звук, – прервал молчание пастор.

– Звук?

– Да, звук… Как будто кто-то стучал там, внизу. Только начали засыпать могилу, а там… стучат.

Доктор подозрительно посмотрел на перепачканную землей и уже поцарапанную лопатами полированную крышку гроба.

– Вот как… Ну что ж, посмотрим…

Бенгтссон начал клещами выдергивать гвозди, один за другим. На совесть забитые гвозди натужно скрипели. Братья Клосс молча стояли в проходе.

Лазарь лежал в могиле четыре дня, вспомнил Герлоф.

Господи! уже смердит; ибо четыре дня, как он во гробе [2], сказала Иисусу сестра покойного Лазаря Мария.

Сняли крышку. Герлоф близко не подходил, но все равно видел тело Клосса, подготовленное к вечному сну: руки сложены на толстом животе, глаза закрыты, черно-синее пятно на виске от упавшей стены сарая. Но одет хорошо: строгий черный костюм из толстого сукна.

Если покойника одеть так же хорошо, как его поминают, он, глядишь, и улыбнется в гробу. Так говорила бабушка Герлофа с материнской стороны.

Но Эдвард Клосс не улыбался. Бесцветные губы слиплись в узкую кривую полоску.

Доктор Блум открыл саквояж и наклонился над трупом, но Герлоф уже не стал смотреть. Отвернулся. Слышал только, как доктор что-то ворчит. Потом звук упавшего на каменный пол стетоскопа.

– Ни пульса, ни сердцебиения, ни дыхания.

Наступило молчание. Потом послышался напряженный голос Гилберта Клосса:

– Откройте вену. Надо удостовериться.

Это для Герлофа было уже чересчур.

Он вышел на воздух и встал в тени церковной башни.

– Пива, Лавидссон?

Бенгтссон. В руке две закупоренные бутылки пильзнера. Где он их берет?

На этот раз Герлоф с благодарностью кивнул, взял бутылку и отпил несколько больших глотков. Пиво было и в самом деле холодным. Алкоголь сразу ударил в голову, и мысли перестали вертеться с такой бешеной скоростью. Он посмотрел на Бенгтссона:

– А раньше так бывало?

– Как – так?

– Чтобы кто-то стучал в гробу?

Могильщик медленно покачал головой:

– Я, во всяком случае, такого не помню. – Он криво и загадочно улыбнулся, отхлебнул пива и посмотрел на церковь. – Но Клоссы… они не такие, как все. И братья его… все они только и думают, где бы что ухватить. Все гребут под себя.

– Но Эдвард Клосс… – Герлофу трудно было подобрать слова. – Не мог он, скажем…

– Тихо, – прервал его Бенгтссон. – Все это никак Лавидссона не касается.

Еще большой глоток.

– А раньше руки связывали… У покойников, если ты меня понял, Лавидссон. Чтобы лежал там тихо, в своем гробу, и не шебуршился. Знал, юный Лавидссон, про такое?

Герлоф молча покачал головой – нет, не знал. Он представил себе живого человека со связанными руками в гробу. И ни о чем не стал больше спрашивать.

Через несколько минут открылась дверь. Герлоф и Бенгтссон быстро спрятали бутылки. Локтор огляделся, заметил их и помахал рукой:

– Готово.

– И он…

– Естественно, мертв. Никаких признаков жизни. Можете опускать назад.

И все повторилось. Гроб вынесли из морга, подвели веревки, опустили в могилу и начали закапывать. Бенгтссон и Герлоф кидали землю молча, сжав зубы. Герлоф подумал, что после пива не так ловко получается.

Бенгтссон хотел позвать Арона, но ни Арона, ни его хромого знакомого нигде не было видно.

Все собрались у могилы, включая доктора Блума с его кожаным саквояжем.

Земля с глухим продолжительным шорохом падала на крышку.

И опять все услышали звуки в могиле: три коротких удара. Тихо, но вполне различимо.

Герлоф вздрогнул. Сердце бешено забилось. Хмель сразу прошел, ему стало страшно. Посмотрел на Бенгтссона – тот застыл с лопатой в руке.

Сигфрид Клосс напряженно усмехнулся, но брат его, Гилберт, выглядел так, словно его ударила молния. Он уставился на гроб как загипнотизированный.

И доктор услышал стук. Он замер. Потом встряхнул головой, словно хотел избавиться от наваждения.

– Закапывайте, – тихо сказал он.

Пастор помолчал, потом кивнул: