Майкл Корита - Добро пожаловать в ад

Я больше не делал попыток заговорить. На меня и раньше, случалось, наставляли пистолет, в прошлом пару раз мне даже удавалось уговорить кое-кого опустить его, однако нынешняя ситуация выглядела так, будто особого выбора у меня нет. Похоже, Джефферсон был настроен серьезно, сомнения его, похоже, не мучили. Мне казалось, он вообще не испытывает никаких чувств, во всяком случае, тех, что, как правило, переполняют человека, когда он берет в руки оружие. Он и сидел, и говорил в точности как актер, который, оставшись в одиночестве, просто старается сыграть до конца сцену. Все остальные актеры уже разошлись, осветители погасили везде свет, однако он знает свою роль и, черт возьми, собирается доиграть ее до конца, несмотря ни на что.

— Только что толку вас убивать, лучше-то все равно не будет, верно? — вяло добавил он. — Вы ведь наверняка приехали не один.

Вот теперь я точно знал, что просто обязан хоть что-то сказать, хотя и не знал, что. А когда тебе в грудь смотрит револьвер, неудачно выбранное слово может стать последней ошибкой, которую ты сделаешь в своей жизни. Мне же очень не хотелось ошибиться. Я с трудом проглотил вставший в горле комок, изо всех сил стараясь взять себя в руки, чтобы голос мой, когда мне удастся заговорить, звучал как можно спокойнее и не выдал моего напряжения, потому что напряжения, видит бог, и без того хватало.

— По крайней мере у него хоть есть на то причина, — продолжал он. — А у вас? Обычная жадность, только и всего.

Револьвер снова шевельнулся, я увидел неясный отблеск в темноте, но, поскольку в беседке было все-таки довольно темно, не мог бы сказать точно, что он с ним делает, просто заметил, что револьвер движется, и внезапно пробудившийся во мне инстинкт заставил меня очнуться. Услышав, как клацнул отведенный затвор, я мгновенно — нет, не отскочил и уж тем более не метнулся, — а просто сделал какое-то неловкое движение и рухнул вправо. Вряд ли бы это меня спасло, если бы сыну Алекса Джефферсона вздумалось выстрелить в меня. Но вместо этого он вдруг сунул дуло револьвера в рот и спустил курок.

Пуля вылетела из ствола с таким грохотом, что одного этого было бы достаточно, чтобы распугать все живое на несколько миль вокруг — во всяком случае, мне так показалось, а потом, пробив Мэтью Джефферсону череп, разнесла вдребезги затылок. Осколки черепа и ошметки мозгов, словно шрапнель, разлетелись по поверхности пруда. Тело его от удара отбросило назад, он ударился плечами о перила, и его снова швырнуло, теперь уже вперед. Мэтью свалился со скамейки и рухнул на пол, упав лицом прямо к моим ногам. Я опустил глаза: на том месте, где еще мгновением раньше находился его затылок, теперь было нечто ужасное, развороченное, кроваво-алое, напоминающее пульсирующую воронку кратера.

Мне показалось, я попытался закричать, очень может быть, мне это даже удалось. Однако уши у меня заложило, и все, что я слышал, был оглушительный грохот выстрела, эхом отдавшийся у меня в голове, только теперь мне казалось, что он прозвучал еще громче, чем раньше. Окаменев, я посмотрел на лежавшего у моих ног сына Алекса Джефферсона: кровь толчками била из того, что еще оставалось от его черепа. В следующую минуту я отскочил от него, как ошпаренный, одним прыжком оторвался от земли и вспрыгнул на перила беседки — и все это проделал, ни на мгновение не отрывая глаз от тела. Кое-как перебравшись через ограждение, я шумно обвалился в какие-то кусты, ломая ветки, выбрался из них и что было сил припустил вверх по склону холма. Добежав наконец до амбара, я рухнул на землю, обессиленно прислонился спиной к иссеченной непогодой бревенчатой стене и замер, тупо разглядывая неясный силуэт беседки.

Итак, он не стал в меня стрелять. Дуло револьвера было направлено прямо мне в грудь, до него оставалось каких-нибудь полметра — и в этот момент револьвер выстрелил. Однако он выстрелил не в меня. И я остался жив.

— В тебя не стреляли, — во весь голос объявил я. — Ты остался жив. — Мне казалось, что звук собственного голоса должен успокоить, но вместо этого меня вдруг затрясло. Неудержимая дрожь спустилась по моим рукам, потом охватила все тело — чтобы прийти в себя, я заставил себя встать на ноги. Не помню, как прошел через сад, как выбрался на мощенную камнем дорожку. Помню, как стоял там, жадно хватая воздух широко открытым ртом, как потом полез в карман и вытащил сотовый, попытался открыть его, чтобы позвонить, но руки у меня плясали, и я выронил его в траву. В конце концов мне удалось его поднять, и я, хоть и с трудом, смог все-таки нажать нужные три кнопки.

Я сказал им все, что обязан был сказать. Диспетчер принялся настаивать, чтобы я не вешал трубку, пока не приедет полиция, однако я не стал его слушать и отключился. Потом, спотыкаясь на каждом шагу, медленно поплелся назад, к беседке, мне вдруг непременно захотелось взглянуть на тело Мэтью еще раз — может, чтобы лишний раз убедиться, что это не мой собственный труп.

Крови натекло уже столько, что под телом образовалась приличная лужа. Когда Мэтью упал, револьвер выпал у него из руки и теперь лежал рядом с его телом. Даже на открытом воздухе, при том, что ветер не стихал ни на минуту, отвратительный солоноватый запах крови чувствовался уже на расстоянии.

— Ты ж теперь миллионер, — шепнул я, обращаясь к трупу. — Именно это я и приехал тебе сказать. Не знаю, черт тебя возьми, за кого ты меня принял, но я искал тебя только ради этого.

Потом мне вдруг почему-то стало трудно на него смотреть, я отвернулся и принялся разглядывать пруд, поглотивший остатки его черепа. Лунные блики поблескивали на боках бутылки с виски, которая так и осталась стоять там, где еще пару минут назад сидел мертвец. Внезапно я заметил, что из-под бутылки выглядывает клочок бумаги, наверное, он придавил его бутылкой, чтобы бумагу не унесло ветром. Я осторожно подошел поближе и увидел, что это был тот самый вырезанный в форме яблока листок из блокнота, на котором Кара Росс по моей просьбе нацарапала записку для Мэтью.

Мэтт!

К тебе приехал один человек из Кливленда, он хочет с тобой встретиться.

Он вернется вечером.

Какое-то семейное дело.

Первая машина, которая приехала, была из офиса шерифа, за рулем ее сидел один из его заместителей — сказать по правде, лично я бы не дал парнишке больше четырнадцати. Он суетливо пробежался взад-вперед по парковке, потом забрался в машину и принялся что-то взволнованно талдычить в свою рацию, а когда я окликнул его, подскочил так, будто я пальнул ему под ноги из пистолета.

— Тело вон там, внизу, — объяснил я, выйдя из тени и встав так, чтобы на меня падал свет. — Кстати, там много крови. Вам доводилось уже когда-нибудь бывать на месте преступления?