Майкл Корита - Добро пожаловать в ад

— Хотите, я оставлю Мэтту записку возле дверей? — предложила она. — Дело в том, что к тому времени, как он вернется с работы, я уже уйду.

— А когда он обычно возвращается?

— Он будет работать до захода солнца, — объяснила она. — Значит, вернется где-то около семи. Да, думаю, к этому времени он уже наверняка будет здесь.

Она отыскала фирменный блокнот для записей, сделанный в форме яблока, и взяла в руки ручку.

— Что написать?

Мне показалось, будет как-то неприлично, если младший Джефферсон узнает о смерти отца из записки, нацарапанной на листке в форме яблока и пришпиленной к двери его комнаты. Узнать из нее, что ты в одночасье стал миллионером, конечно, неплохо, но тем не менее я по-прежнему считал, что будет куда лучше, если я дождусь его и расскажу ему обо всем с глазу на глаз.

— Просто напишите, что я приехал из Кливленда и что мне нужно срочно повидаться с ним, — учтиво попросил я.

— Без подписи?

— Ну, думаю, мое имя вряд ли ему что-то скажет, — усмехнулся я. — Речь идет о семейных делах, но я не принадлежу к их семье.

В результате она написала:

Мэтт!

К тебе приехал один человек из Кливленда, он хочет с тобой встретиться.

Он вернется вечером.

Какое-то семейное дело.

— Так пойдет?

Я кивнул.

— Замечательно.

— Я приколю это к его двери, — пообещала она. — К тому времени, как вы вернетесь, эта часть здания уже будет закрыта. Пойдемте, я покажу вам, где живет Мэтт.

— Здорово! Спасибо за помощь.

— Без проблем. — Она одарила меня кокетливой улыбкой. — Знаете, мы ведь продаем тот сидр, который вам так понравился.

— Тогда налейте мне десять галлонов, — попросил я. — Только не забудьте положить еще и соломинку.

В конце концов я купил у нее кварту [9] 1 кварта = 0,95 литра. сидра и вдобавок целый ящик твердых, как камень, и сладких, как мед, яблок. Хитрый тактический ход — местным нужно всегда делать приятное.

После этого Кара Росс расцвела и охотно повела меня за собой вокруг здания, чтобы я своими глазами убедился, как она прикрепит записку на дверь квартиры, которую занимал Мэтью Джефферсон. Как оказалось, это была не квартира, а просто мансарда, просторный чердак под самой крышей амбара, окна которого выходили на тот самый пруд с беседкой и заросший лесом склон холма, которыми я любовался.

— Человек из Кливленда… семейное дело, — громко прочитала Кара и внезапно рассмеялась. — Держу пари, Мэтт будет заинтригован.

Даже слепому было бы ясно, что она просто умирает от желания узнать, что это за дело такое, из-за которого потребовалось тащиться в такую даль из самого Кливленда, однако я не намерен был обсуждать это ни с кем, кроме младшего Джефферсона. Впрочем, даже если она права и он будет заинтригован, что ж, пусть помучается любопытством часок-другой, пока будет меня ждать. Надеюсь, это ему не повредит.

— Уверены, что записка не оторвется? — спросил я.

Кара Росс аккуратно провела рукой по клейкой ленте, которой крепился к двери листок блокнота в форме яблока, подумала и приклеила его еще и снизу, чтобы внезапно налетевший порыв ветра не смог его сорвать. Потом отступила на шаг и с удовлетворением оглядела творение своих рук.

— Ну, теперь он непременно его заметит, — сказала она.

— Вот и хорошо, — одобрил я. А ветерок к вечеру и впрямь разошелся не на шутку, колыхал ветки, шуршал опавшими листьями у нас под ногами, и я был рад, что моей записке не суждено закончить свои дни где-нибудь в пруду. Мне хотелось быть уверенным, что сын Джефферсона узнает, что кто-то приехал повидаться с ним.

Я ехал в Моргантаун вдоль дороги, которая являлась подлинным воплощением осени — как открытка или картина с осенним пейзажем олицетворяет собой осень в глазах людей, вынужденных жить в городе. Пурпурно-красные, золотые и буро-коричневые деревья окаймляли кукурузные поля, пустые, голые и уже исхлестанные дождем, а поверх них нависал купол светло-серого неба. Даже за то небольшое время, что я провел в питомнике, облачка, такие пушистые и прозрачные вначале, заметно посерели, поставив крест на всех моих надеждах полюбоваться закатом. Ветер к вечеру стал заметно холоднее, однако дождя вроде бы не предвиделось.

Моргантаун, на мой взгляд, представлял собой точную копию Нэшвилла, однако без того бросающегося в глаза намерения потрафить вкусам туристом, на которое я сразу обратил внимание. Стоя перед одним из двух имеющихся в городе светофоров в ожидании, пока зажжется зеленый свет, я внезапно подумал, что если бы кто-то решил, к примеру, сделать черно-белый снимок улицы передо мной, причем так, чтобы туда непременно попали каменные здания с их яркими, красочными маркизами и витринными стеклами, то, если бы не современные автомобили, его можно было бы смело датировать пятидесятыми годами прошлого века. Одна из вывесок извещала о распродаже сделанной вручную мебели, другая предлагала сироп карии. [10] Кария овальная, или гикори косматый — дерево семейства ореховых, плоды которого используют в пищу; они содержат до 60–70 % масла, применяемого в кондитерском производстве. Судя по всему, я заехал в одно из тех местечек, попав в которое радуешься, что имел смелость пойти непроторенной тропой и в результате оказался вдали от крупных магистралей между штатами, где на одном пятачке можно обнаружить не меньше семи сетевых магазинов и еще парочку придорожных кафе, в которых обычно тусуются шоферы-дальнобойщики.

Я попытался убить время, бродя по городу, заглядывал во все встречавшиеся мне по пути магазины, кивал прохожим, потом отыскал небольшой ресторанчик, где и проторчал чуть ли не сорок минут, до бесконечности растягивая обед. Когда я забрался в свой пикап и двинулся в обратный путь, стало уже понемногу смеркаться, кружевная тень от деревьев из прозрачно-серой стала тускло-коричневой, а силуэты их вытянулись поперек дороги, словно тощие серые призраки, цепляющиеся за края асфальта. Я опустил стекла на окнах, однако ветер, врывающийся в кабину пикапа, очень скоро заставил меня пожалеть о том, что я не догадался прихватить второй стаканчик кофе с собой.

Подъехав к питомнику, я обнаружил, что большое здание амбара погружено в темноту — двери крепко заперты, на опустевшей парковке ни одной машины, только в стороне сиротливо притулились два чьих-то велосипеда. Широкая полоса света у въезда на парковку выхватывала из темноты вывеску, объемные буквы которой кто-то додумался сделать из сухих кукурузных початков и пучков сена, а у входа в амбар в позе часового застыло любовно сделанное теми же руками чучело. Я заехал на парковку, поставил пикап, поднял стекла и заметил, что ветровое стекло мигом запотело, как только внутри стало теплее.