Карин Жибель - Укус тени

— Да, конечно.

Лидия достает из сумочки носовой платок и вытирает им ладони. Она всегда поступает так в начале беседы с психиатром, хотя сама не знает, зачем это делает.

— Почему вы больше не проводите со мной сеансы гипноза, доктор?

— Вам хотелось бы их возобновить? Они пошли вам на пользу?

— Не знаю… Возможно, и пошли.

— Мы возобновим их, когда я сочту это необходимым…

— Психиатры обычно не занимаются гипнозом, не так ли?

— Вы ошибаетесь. Очень многие из нас прибегают к данному виду терапии. Нужно уметь использовать все средства, которые могут оказать благотворное воздействие на пациентов… Но если вас это пугает, я…

— Нет, ни чуточки! — поспешно заявляет Лидия.

— Ладно, посмотрим… Может, на следующей неделе. Но только не сегодня… Что еще вы хотели мне рассказать?

Лидия, как это часто бывает, молчит, теребя прядь волос. Вальдек уже привыкла к подобному молчанию своей пациентки, которая, случается, не произносит почти ни одного слова в течение всей их встречи. Но сейчас психиатр решает прервать игру в молчанку.

— Кстати, я не смогу увидеться с вами в следующую среду.

— Но в субботу мы увидимся, да? — с беспокойством спрашивает Лидия.

— Да, конечно. Я просто хотела заранее предупредить вас насчет среды. Мне пришлось отменить все свои встречи, запланированные на этот день…

— Надеюсь, у вас не произошло ничего ужасного?

— Нет-нет, все в порядке! Просто у моей дочери день рождения и она попросила меня побыть с ней!

— А-а…

Лидия снова начинает вытирать платком ладони, хотя они абсолютно сухие.

Она думает, что дочери мадам Вальдек, должно быть, уже двадцать с лишним лет и что она вполне может обойтись без своей матери. Они, по-видимому, решили славненько провести время вдвоем. Погулять по улицам, поглазеть на витрины, сходить в кино, посидеть в ресторане… Нет, даже если тебе больше двадцати, мама все еще может быть нужна…

— Ей повезло… — бормочет Лидия.

— Кому?

— Вашей дочери… Ей очень повезло. Повезло в том, что у нее есть вы.

Нина Вальдек опускает взгляд и смотрит на чистый лист бумаги. Ей кажется, что зимний холод вдруг проник сквозь двойные стекла окон в ее кабинет.

— Моей дочери последнее время нездоровится, — говорит она, словно бы оправдываясь. — Поэтому я стараюсь проводить побольше времени с ней…

Однако Лидию ничуть не волнует состояние здоровья дочери ее психиатра. Она разглядывает свой живот и не проявляет ни малейшего интереса к семейным проблемам мадам Вальдек, которые не имеют к ней никакого отношения. В конце концов, она пришла сюда совсем по другому поводу. Ей и ее психиатру не следует меняться ролями!

— Для моей матери день моего рождения — самый черный день! — сердито произносит Лидия.

Вальдек ничего не говорит в ответ. Молчание для нее — своего рода щит, которым она иногда защищается от резких высказываний пациентов.

— Она думает, что я сумасшедшая, — только и всего! — нахмурившись, продолжает Лидия.

— Вы не сумасшедшая, Лидия. У вас, правда, есть кое-какие проблемы, но…

— Однако все считают, что я чокнутая… Все так говорят!

— Не впадайте в паранойю, Лидия…

— Я прекрасно знаю, что думают и что говорят мне в спину люди!

— Ну, если кто-то такое и говорит, он ошибается! — энергично возражает Нина. — Они просто совсем не знают вас! Не позволяйте никому относиться к вам как к сумасшедшей…

Лидия припоминает оскорбительные слова, брошенные ей пленником, и сжимает правый кулак, словно бы она держит этого наглеца и хочет его раздавить.

— Вы правы, доктор… Я не должна никому позволять относиться ко мне как к сумасшедшей! Мне нужно быть суровой по отношению к тем, кто меня оскорбляет. Или оскорблял раньше…

Психиатр слегка улыбается.

— Я вижу, что вы полны энергии, Лидия! Мне кажется, в вашей жизни в последнее время что-то изменилось… Или я ошибаюсь?

— Нет, вы абсолютно правы. Я даже надеюсь, что в ближайшее время мне станет намного лучше… Мои проблемы уладятся!

— Я очень рада это слышать!

Лидия разжимает кулак и, улыбнувшись во весь свой рот с ослепительно-белыми зубами, заявляет:

— Я нашла решение своих проблем… Оно у меня уже есть… Оно — в моих руках!

Сейчас, должно быть, уже полдень. Солнце — в зените. Его лучи осветили почти весь подвал. Правда, это длилось лишь несколько минут после чего подвал снова погрузился в полумрак, но Бенуа не преминул воспользоваться представившейся возможностью: чтобы развеять скуку, он внимательно осмотрел через решетку все уголки подвала. Этой постройке, по всей видимости, не меньше ста лет, и электрооборудование здесь — примерно такого же возраста! Вдоль влажных стен протянуты оголенные провода. Стоит только случайно к ним прикоснуться — и…

Он разглядывает беспорядочно стоящие вдоль стен садовые инструменты: грабли, вилы, штыковые и совковые лопаты… Непонятно, зачем складывать садовые инструменты здесь, в подвале.

И еще более непонятно, зачем запирать в этом подвале полицейского!..

Еще возле стен стоят десятки коробок с какими-то хозяйственными товарами. Однако коробки находятся слишком далеко от Бенуа, и он не может толком рассмотреть их. Даже при ярком солнце через окошко в подвал проникает не очень-то много света.

Бенуа ложится на одеяло, чтобы попытаться заснуть, но тут до него откуда-то сверху доносится голос его мучительницы.

Он приподнимается с одеяла и напрягает слух. Лидия очень громко с кем-то разговаривает. Может, по телефону, а может… Бенуа бросается к решетке и кричит:

— На помощь! Помогите!

Он кричит долго — несколько минут. Он замолкает лишь после того, как Лидия перестает разговаривать. Затем наступает тишина. Бенуа напряженно ждет.

Раздается скрип двери. Появляются ноги. Ее ноги… Черт побери!

— Почему вы так орете, майор?

— Чтобы согреться!

Она приближается к решетке, и ее светлые глаза, в которых отражаются солнечные лучи, начинают поблескивать.

— Вы, наверное, думаете, что кто-то может вас услышать? И прийти вам на помощь? Даже и не мечтайте!

«Это какой-то кошмарный сон!»

Лидия держит в руке дорожную сумку. Его сумку. Ту самую, которая лежала в багажнике его автомобиля. Она открывает на сумке застежку-«молнию».

— Вам нужна чистая одежда, Бенуа?

Женщина вытаскивает из сумки джинсы, рубашку, свитер, нижнее белье, полотенце. Она кладет все это на пол в стороне от решетки, словно приманку, а затем располагается на стуле — своем «посту наблюдения».

— Ваши призывы о помощи, которые я только что слышала, были прямо-таки душераздирающими!

«Она надо мной еще и насмехается!»

Прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, Бенуа молчит, не желая ей отвечать. Какой смысл общаться с умалишенной?