Илья Бушмин - Анабиоз

Я рассказал ему, вкратце, почему оказался в Самаре и почему мне так нужно было проследить за синей «Газелью». Когда я упомянул, что некоторые видели моего брата, слепого и без ног, на том же самом месте у подземного перехода, таксист мрачно нахмурился. Достал сигареты и, выругавшись сквозь зубы, закурил.

– Хреново, парень. Сочувствую. По-хорошему сочувствую. Очень хреновая тема у тебя нарисовалась.

– Знаю. У меня есть маленькая надежда, что люди обознались, и что тот инвалид не был моим братом. Это самое жуткое, что только можно представить. По мне, так лучше сразу помереть, чем так…

– Базара нет.

– Но если это Сергей, если он у них… Ты бы что сделал? Сел в поезд и уехал домой? Сделал вид, что забыл, что ничего не было? Я не могу так это оставить. Ни за что. Сейчас особенно. Я должен знать.

Таксист курил, слушал, кивал и мрачно думал. Наконец он подал голос.

– Вокзал для них не самое доходное место. Доходное, базара нет, но есть места и покруче. Тут рядом есть тут церковь одна… – он назвал улицу. Мне это ни о чем не говорило. – Там таких убогих целая толпа сидит. На подступах к церкви, понимаешь? Безногие, слепые, немые, безрукие… Кого там только нет. Посмотришь – жуть берет. Так вот, то место тоже под этими бандосами.

– Откуда такая уверенность?

Таксист угрюмо покосился на меня.

– Если говорю – значит, знаю, что говорю. Я в Самаре всю жизнь живу. Семья, друзья, знакомые. А слухами земля полнится. Особенно, когда ты каждый день с утра до ночи за баранкой по городу мотаешься.

Я кивнул.

– До этой церкви далеко?

– Минут пять.

Сейчас туда ехать было бесполезно. Смеркалось, а значит, в церкви не было ни службы, ни прихожан. Без которых нищим на паперти ловить нечего. Я положил купюру на панель приборов.

– Спасибо. Не обессудь.

– Назад на вокзал отвезти тебя?

– Я лучше пройдусь. Мне надо пройтись.

– Понимаю.

Я открыл дверцу и вышел из машины. Таксист окликнул вслед:

– Парень! – я обернулся. – Может, у тебя выбора нет… Но ты подумай десять раз, а еще лучше – сто раз подумай, прежде чем на рожон лезть. Там синяком ты не отделаешься. Могут и подрезать нахрен. Или что пострашнее… если ты понимаешь, о чем я.

Я понимал.

Идти назад к моему временному пристанищу пришлось довольно долго. Чтобы отвлечься от одолевающих меня мрачных мыслей, я глазел по сторонам. Искал продуктовый магазин, чтобы купить хотя бы немного алкоголя. Я боялся, что без выпивки уснуть сегодня не смогу.

Так я заприметил вывеску секонд-хенда. Магазин подержанной одежды. В голове сразу возник план. Ну конечно!

Я шагнул внутрь. Крохотный торговый зал. Ряды с вешалками, на которых была выставлена одежда «получше», и огромные коробки по центру зала, в которых было свалено все остальное, то есть самая последняя дрянь. Но именно это мне и нужно было.

– Девушка, – обратился я к продавщице, – У вас есть какие-нибудь лохмотья? Чем хуже выглядят, тем лучше.

Церковь оказалась самым настоящим собором – большим, внушительным и красивым. Белые башни венчали золотые купола. Собор был окружен высоким металлическим забором с большими воротами с фасадной стороны. Сейчас они были заперты на навесной замок изнутри. Очевидно, их открывали по большим церковным праздникам, когда толпы верующих заполняли храм и прилегающую территорию. Зато около ворот виднелась распахнутая калитка. От нее к собору вела асфальтовая дорожка, тянущаяся вдоль крохотных деревянных построек – в них я распознал церковные лавки.

Чтобы попасть к воротам, нужно было пересечь узкую полосу асфальта – съезд к храму с улицы. Именно эту полосу и облюбовала нищая мафия.

Сегодня нищих здесь было трое. Много это или мало, я не знал, но догадывался, что по воскресеньям и церковным праздникам их количество увеличивалось.

Старуха без глаз – на их месте виднелись сморщенные почерневшие впалые веки – сидела у забора в десятке метров от калитки. Прямо на асфальте, поджав ноги в старых рваных колготках. Перед ней стояла жестяная банка для милостыни.

Вторая старуха была изможденной и тонкой, как ствол засохшего деревца. Когда мимо проходил человек, она принималась что-то бубнить и креститься, демонстрируя ужасно скрюченные безобразные тонкие пальцы. Перед ней был расстелен платок, в центре которого был пакет – желающие помочь должны были бросать деньги именно туда. Рядом стояла картонка, на ней маркером было криво, но читаемо выведено: «Помогите на операцию».

Но самым жутким экземпляром был третий. Лицо мужского пола, чей возраст определить было совершенно невозможно. Жидкие седоватые волосы, серая кожа. Безвольно раззявый рот, с которого капала слюна. Отсутствующий пустой взгляд мертвеца. И культи вместо рук.

Четвертым нищим в этой человеческой кунсткамере был я. Место я выбрал напротив нищенок, в тени дерева. К стволу прислонил кусок картона, на котором с вечера собственноручно нацарапал «Помогите погорельцу». Рядом поставил пластиковую одноразовую тарелку для милостыни. Я распустил волосы, которые закрывали теперь половину лица, оставляя прохожим для обозрения лишь небритый подбородок и рот. Когда приближался прохожий, я выпячивал нижнюю губу и принимался выпрашивать помощь.

Благодаря матери свой стиль я нашел мгновенно. Я решил заикаться.

– П… по… помо… помогите б… б… б… бога ради, – лепетал я, принимаясь покачиваться из стороны в сторону и сучить правой рукой, словно она после чего-то жуткого (частичный паралич? инсульт?) отказывалась подчиняться и жила собственной убогой и жалкой жизнью.

Мне нужно было, чтобы нищие-конкуренты не заподозрили никакой халтуры. Я был здесь ради денег. Это моя легенда, и я следовал ей, принимаясь заикаться, покачиваться и сучить ручкой при появлении любого живого существа.

Подготовился я основательно. Лохмотья в секонд-хенде приобрел знатные. Поеденная молью растянутая и бесформенная кофта, которая была наверняка старше меня. Старый желтый (!) пиджак без рукавов. Рукава я оторвал самостоятельно, после чего вымыл получившейся безрукавкой пол на лестничной площадке перед квартирой Лидии Михайловны. Итог был безупречен. Получившееся в итоге потрепанное и жутко мятое безумие коричневого цвета с полосами, пятнами и засохшими разводами, было больше похоже на артефакт, чем на предмет гардероба.

В кармане пиджака лежал складной нож, купленный вчера в одном из магазинов по пути на квартиру. Второй нож был в рукаве левой руки. Для верности я прикрепил его к внутренней стороне запястья узкой полоской скотча. Рукоятка ножа торчала из рукава и доходила почти до центра сжатой ладони, которая и маскировала оружие. Зато мне потребуется не больше пары секунд, чтобы выхватить нож и выщелкнуть лезвие.