Джеймс Уилсон - Игра с тенью

Никаких сомнений. Шляпа Уолтера. Костюм Уолтера. Его рубашка без одной пуговицы, которую он оторвал в припадке неистовства.

Я отдала женщине деньги и вернулась к кэбмену.

— Нью-Грэвел-лейн, Уэппинг, — сказала я.

То было скорбное путешествие, постепенно уводившее нас от блеска и суеты Стрэнда в мир такого убожества и отчаяния, что по сравнению с ним даже Мейден-лейн могла показаться процветающей и полной надежд.

Каждый новый шаг нашего пути убеждал меня в том, что я двигаюсь в направлении, избранном Уолтером.

Ибо все это было актом отчаяния.

И пока мы ехали по Флит-стрит и Кэннон-стрит, через Истчип, мимо Тауэра, пока погруясались в кишащую крысами клетку, в моей голове звучал голос Уолтера:

«Думаю, именно там я встретил свою судьбу.

Остается только вернуться туда, найти ее вновь и предать себя ее воле».

Минут через сорок мы внезапно остановились. Выглянув в окошко, я не увидела ничего, кроме тумана и блеска отдаленных огней.

— Іде мы? — спросила я.

— На Рэтклифской дороге. Нью-Грэвел — вот там. — Кэбмен прочистил горло. — Что вам там нужно, мисс?

— Я ищу своего брата.

Он тихонько присвистнул.

— Должно быть, с парнем совсем скверно.

— Да, — произнесла я, выбираясь наружу — Найдите местечко, где могла бы отдохнуть лошадь, и передохните сами. — Я вручила ему соверен на тот случай, если попаду в какую-нибудь неприятную историю и не смогу заплатить. — И ждите меня здесь же через час.

— Вы не должны идти туда одна, мисс! — запротестовал он.

Но деньги взял. И когда он снова меня окликнул, то не для того, чтобы попросить одуматься или предложить помощь; он просто поблагодарил:

— Спасибо, мисс!

Как я все это себе представляла?

Мрачные, пустынные, еле освещенные улицы. А сегодня, конечно же, каждый, кто имеет дом и семью, уже возвратился к домашним. За исключением жалких подонков, среди которых я надеялась отыскать Уолтера.

Однако это место оказалось совсем иным. Обитатели Нью-Грэвеллейн и вправду имели жалкий вид, но вместо того, чтобы прятаться в тени и одиноко страдать, они собрались большой толпой, дабы возвестить о своей участи публично. Я услышала производимый ими шум еще до того, как смогла их увидеть: крики и вопли, обрывки песен; визг терзаемой кошки; бычий рев, раздавшийся внезапно из тумана и перешедший в прерывистый хохот. Пивные и трактиры были открыты, и нескончаемый разухабистый поток пьяных мужчин и женщин изливался из дверей, пополняя хохочущую толпу, с таким шумом и безудержностью, будто настал субботний шабаш. Если бы не запертые магазины и не особый, лихорадочный, отчаянный настрой веселившихся, ничто не напоминало бы о Рождестве.

Вероятно, так отмечают Рождество в аду.

Я боялась вызвать подозрения; но, когда я попала в толпу, никто не обратил на меня ни малейшего внимания. Скоро я поняла, что самое трудное — привлечь чье-то внимание хотя бы настолько, чтобы успеть задать вопрос: окружающие увлеченно пели, вопили и целеустремленно двигались по пути саморазрушения. Смутная вереница лиц — испитых и надутых, бледных и раскрасневшихся от выпивки, изъеденных паршой и обезображенных шрамами — надвигалась на меня из тумана и вновь исчезала. И если бы я даже кого-то остановила, людской поток унес бы нас в разные стороны еще до того, как я успела объясниться.

Вскоре я различила лес мачт, проступивший из тумана, и поняла, что приближаюсь к реке. Здесь толпа немного поредела, и я заметила кучку простоволосых женщин, которые болтали о чем-то, сгрудившись у самой Темзы, будто вороны в ожидании падали. Одна из них обернулась и лениво наблюдала за моим приближением. Я подняла руку, надеясь заговорить с ней.

— Я разыскиваю мужчину, — сказала я.

— Да разве все мы не тем же заняты, милочка? — ответила она.

Остальные женщины рассмеялись, и я почувствовала, как краснею под своей вуалью.

— Вот его портрет, — сказала я, развернув фотоснимок.

Женщина взяла фотографию, повернула, чтобы на нее упал свет уличной лампы, и протяжно, с присвистом, вздохнула.

— Я б тоже его искала, будь у меня такой, — произнесла женщина. Она сокрушенно улыбнулась и стала в этот миг лет на двадцать старше, потому что у нее не было зубов.

— Давай-ка посмотрим на него, Лиззи, — сказала одна из ее товарок.

Мгновение она всматривалась в фотографию, а потом взглянула на меня с недоумением:

— Вы уверены, что здесь его потеряли?

— Да.

— Ну, я-то его не видала. Я б такого запомнила, коли встретила.

Прочие женщины столпились вокруг нас, и фотография медленно переходила из рук в руки. Почти все собравшиеся просто качали головами; но одна из женщин — приземистая, темноволосая неряха в порванном платье — глазела на снимок очень долго и пристально, и Лиззи в конце концов выпалила:

— В чем дело, Лу? Или он обещал на тебе жениться? Лу! Ведь это имя…

Однако Лу продолжала смотреть на снимок, а я — на нее. Она должна быть женщиной в капюшоне, подумала я; но лампы еле светили, а моя память столь успешно отторгла от себя детали описания Уолтера, что я никак не могла убедиться в правильности своей догадки. Я подалась вперед, пытаясь разглядеть лицо женщины.

— Берегись, Лу, как бы она не оторвала твои уши! — полушутливо вскричала Лиззи.

Меня охватило мгновенное недоумение, но затем — ощутив головокружительный шок — я осознала: Лиззи увидела во мне соперницу Лу, готовую вцепиться в нее в припадке ревности. Я попыталась отбросить эту мысль как полностью смехотворную, но, к моему ужасу, обнаружила, что не могу этого сделать: последние месяцы обрушили ту непроницаемую стену, которая, казалось, отделяла меня от подобных созданий. Наши с Уолтером отношения были, конечно же, иными; и все же, разве мы обе не узнали его именно с животной, запретной стороны? И разве из-за этого между нами не возникла некая сокровенная связь, которая, в сущности, позволяла и ей, и мне одинаково претендовать на Уолтера?

— Пожалуйста, верните мне снимок, — холодно и как можно настойчивее произнесла я, протянув руку.

Но Лу только свирепо на меня взглянула и прижала фотографию к груди.

— Ну-ка, Лу, — сказала Лиззи, — отдай его ей. У нее больше ничего не осталось.

Лу продолжала молчать; но тут вмешалась сама судьба. Внезапно раздался крик: «Держите! Вор!» — и в ту же секунду в нашу группку врезался мальчик. С ужасом оглядываясь через плечо, он заметался среди ботинок и юбок. Прежде чем он исчез в тоннеле подле Темзы, я успела заметить копну грязных волос, веснушчатое лицо — совершенно белое, за исключением большой багровой болячки на щеке, и пару рваных подметок.