Джеймс Уилсон - Игра с тенью

— Сюда, сэр, — сказала девочка, останавливаясь у зеленой двери, одна петля которой была сорвана. Она толкнула ее плечом и провела меня в коридор, из которого вела наверх потертая и грязная деревянная лестница.

Воздух был прохладный, но затхлый, а воняло так, что мне приходилось прижимать платок к носу.

— Вы нездоровы, сэр? — спросила девочка, явно непривычная к такой чувствительности. — Надо еще подняться, и это трудно, если вам тяжело дышать.

Причина ее тревоги скоро стала ясна. Осторожно ступая (ступеньки погнулись, были истерты до блеска и внушали опасение, что мои ботинки продавят их насквозь), я поднялся вслед за ней на три пролета вверх до чердака, где она закашлялась так сильно, что я посмотрел, нет ли крови на руке, которую она прижимала ко рту.

Прошла почти минута, прежде чем она достаточно пришла в себя для того, чтобы постучать в дверь. Слабый голос отозвался (слишком тихо, чтобы я мог разобрать слова), и девочка, прижавшись лицом к двери, просипела:

— Это Сара Бейтман. Со мной джентльмен, хочет повидать вас.

На этот раз я ясно расслышал:

— О, входите же.

Девочка открыла дверь и… — как описать то, что я увидел? Сначала свет: жемчужно-серая дымка, пробивавшаяся сквозь грязное окно в потолке, чуть меня не ослепила после мрака на нижних этажах; потом впечатление обширного пространства, которое, как я вскоре понял, было вызвано не размером комнаты, а ее пустотой. Пол был голый, и на стенах тоже ничего не висело, только на каминной полке стояла гравюра, изображавшая охотника с собакой. Над угасшим очагом висел один железный горшок, дно которого было испачкано сажей. Завершали меблировку небольшой стол, ящик, служивший прикроватным столиком, и грубая кровать в алькове.

Но больше всего меня поразила фигура, которая сидела у маленького чердачного окошка. Она была не выше девочки, но ее прямая осанка и старомодное шелковое платье цвета морской волны придавали ей величественность, так что она казалась слишком большой для своего лилипутского окружения. У стены рядом с ней лежали кучи тряпья, а перед собой она держала черные штаны, которые, похоже, только что зашила. Лицо у нее было цвета пробки и сморщенное, как у обезьянки; когда мы вошли, она обратила на меня живой взгляд светлых глаз и приветливо улыбнулась.

Я ждал, что девочка скажет что-то еще и представит меня, но она просто отошла в сторону; через несколько секунд я осознал, что придется вести беседу самому.

— Миссис Уоттc? — начал я.

Женщина не ответила, и я решил, что она глухая, но девочка сказала:

— Говорите, она слышит хорошо.

— Вы ведь помните, как здесь все было много лет назад? — спросил я.

Она снова ничего не сказала, но наклонила голову и заерзала в кресле, как делает наша Флорри, когда готовится слушать свою любимую историю.

— Меня интересует семья по фамилии Тернер, — сказал я.

Она нахмурилась и через несколько секунд повторила:

— Турнер?

Голос у нее был сильный и чистый, но из-за отсутствия зубов она словно держала слово во рту и с трудом выдавливала его.

— У них была цирюльня, — сказал я. — На углу.

— Ах цирюльня. — Она кивнула. — Да, туда еще капитан Уайетт ходил.

— Капитан Уайетт? — переспросил я.

— Чтоб причесываться! — пояснила она таким тоном, будто я сам должен был знать, кто такой капитан Уайетт и зачем он ходил к цирюльнику.

— Вы их знали? — сказал я. — Уильяма Тернера, и Мэри, и их сына?

Она снова кивнула, а потом, к моему удивлению, подмигнула мне, будто знала что-то особенное о них и признавала мою ловкость, раз и я об этом догадался.

И, как бы ни было это глупо, мысль о том, что я могу первым открыть какую-то тайну детства Тернера (я не мог представить, чтобы Торнбери сюда заходил — тогда, мне казалось, у нее был бы менее заговорщицкий вид), заставила мое сердце заколотиться сильнее.

— Вы мне можете что-нибудь о них рассказать? — спросил я.

Женщина наклонилась и выдвинула из-за стула табуретку, которую предложила мне. Я сел и, поскольку она опять замолчала, попытался подтолкнуть ее, продолжив:

— Я бы особенно хотел услышать про мальчика.

— А! — Она усмехнулась. — Он был скользкий.

— Скользкий?

— Вверх и вниз, сэр. Внутрь и наружу.

— Вверх и вниз по двору, вы хотите сказать?

Она кивнула.

— Прямо как рыбка.

Девочка захихикала; миссис Уоттc неуверенно смотрела на нее пару секунд, а потом тоже засмеялась, будто она знала, что пошутила, но на всякий случай ждала подтверждения.

— А как насчет Стрэнда? — спросил я. — Мальчик часто туда ходил, на реку посмотреть?

— О да, сэр.

— Это как раз годится для рыбы, — сказала девочка, и они обе снова засмеялись.

Я упрямо продвигался вперед, опасаясь, что интервью грозит превратиться в сплошное веселье.

— Ему нравились корабли?

— Ах, верно, — сказала миссис Уоттc, — корабли. Их было куда больше, пока не построили новые доки.

— А он их рисовал, вы не помните?

— Да, сэр, — сказала она, но я сомневался, что она помнила, потому что интонации у нее были механические, и она сразу же продолжила: — Папаша мой горячим пивом тут торговал для проходящих судов. Но доки эти его погубили, потому что с ними он к лодкам подойти не мог, а матросу на суше горячее пиво ни к чему, так ведь, сэр?

— Да… — начал я, но не успел сказать слова, как она продолжила:

— Ему ничего не надо, кроме как посидеть в таверне с дружками да с девками. — Она засмеялась и посмотрела мимо меня, на девочку: — Верно ведь Дженни говорит, малышка?

— А о матери вы что-нибудь помните? — спросил я, надеясь, что новый вопрос вернет ее к теме Тернеров.

— Нуда, сэр, — сказала она, внезапно оживившись, — помню. — Она покачала головой. — Она, сэр, была очень штормовая.

— Какая? — переспросил я, решив, что неправильно понял.

— Штормовая, сэр. Будто конец света пришел. — Она огляделась и, увидев небольшой фонарь, схватила его, встряхнула за ручку и постучала пальцами по стеклу: — Вот так. Капитан Уайетт как-то слышал, как она воет из подвала, и сказал, что никогда такого не слышал, даже в Индии, где он видел, как тонет корабль в ураган.

— Рыбка, — сказала девочка, — а мамаша — шторм.

Она захихикала, и через несколько секунд женщина к ней присоединилась; скоро они всхлипывали и отплевывались от смеха, будто пара младенцев, пока от перенапряжения девочка не зашлась очередным приступом кашля. Это развеселило миссис Уоттc еще сильнее, она смотрела на девочку слезящимися глазами и смеялась, пока я не сказал:

— Вы что, не видите, что бедняжка больна?

Должно быть, я был слишком резок; мне начинало казаться, что этот поход оказался напрасным, потому что старуха слишком глупа или безумна, чтобы вспомнить что-нибудь полезное. Однако я решил сделать последнюю попытку.