Николь Нойбауэр - Подвал. В плену

Он все еще зачем-то держал в руке удостоверение, потом медленно убрал его в карман и, положив руку на плечо соседу, сказал:

– Вы поступили правильно!

Тот, ошеломленный, остался стоять на въезде, а Вехтер сел в машину и уткнулся лбом в руль.

Он ошибся. Все время ему казалось: дело раскроется, как только он узнает от Оливера, что тот видел в день убийства. Но от Оливера нельзя было ничего добиться, кроме спутанных обрывков воспоминаний. Вехтер продумал все недостаточно глубоко. Недостаточно часто задавал вопрос «почему». Почему Баптист избил сына? Почему Оливер часто ходил к мачехе, если их ничто не связывало? Вехтер не знал предысторию.

И он уделял слишком мало внимания тому, кто все это время стоял в стороне и наблюдал за тем, как разворачивается сценарий. Если бы он только дописал свой отчет о версиях!

Он вытащил телефон и вызвал патруль. Может, Оливер впустит его коллег. А может и нет. На экране он увидел, что Элли пыталась ему дозвониться. И еще прислала текстовое сообщение. Элли умела даже в них выражать свое возмущение.

Где ты шляешься? Свидетельница в доме престарелых сказала, что незнакомец хромал. Ты докумекал? Беги на всех четырех. С приветом, Элли .

Конечно он докумекал. Теперь он знал, кого напомнил ему фоторобот таинственного незнакомца. Они слишком сосредоточились на том, чтобы видеть в нем мужчину.

Он набрал номер, но не Элли, а кинолога:

– Привет, Томас. Ты не окажешь мне услугу? Я могу еще раз заказать собаку? Да, я знаю, что у него тоже есть имя. Рокко.

Наконец звонки и стук стихли. Толстяк ушел, и он снова решился вздохнуть. В доме было ужасно холодно. Оливер швырнул рюкзак в прихожей и пнул его так, что тот заскользил по плитке. Кто-то должен постирать его. Кто-то. Он не знал, он просто не представлял, как это делается.

Один – это по-настоящему один.

Его руки все еще дрожали, лицо горело. Он стоял рядом, он сам это видел. Он до сих пор чувствовал ее кожу под своими пальцами. Оливер потер глаза, чтобы избавиться от эха воспоминаний. Слишком многие хватали его, толкали, тащили. Он больше не хотел, чтобы его кто-нибудь хватал.

Он прошелся по первому этажу и включил все обогреватели. Пахло заплесневелыми овощами, кто-то ведь должен это убрать. Ну кто-то же должен. Когда-нибудь папа вернется, это точно. Папа о нем позаботится. Он повторял это как заклинание против голосов прошлого, которые будоражили его изнутри. Папа позаботится. Его руки больше не дрожали, но сердце по-прежнему билось, оно и дальше отбивало свой сумасшедший барабанный ритм. Он хотел лишь подняться наверх и забраться под гору одеял, заснуть. Когда он проснется, это наверняка пройдет. Эта мысль утешала.

Барабанная дробь сопровождала его на лестнице. Положив руку на ключицу, он мог почувствовать пульс под кожей. Голос толстяка звучал у него в ушах: «Его убили».

В коридоре он остановился. Все двери были открыты. Дверь в его комнату, которая все время, всегда, должна быть закрыта, была распахнута настежь – холод пробрался внутрь. Он заставил себя пойти дальше, невзирая на детский страх, что за дверью мог прятаться человек в черном. А под кроватью притаилось существо с пылающими глазами. Или грабитель. Или убийца. «Вчера умер один старик». Что за чепуха! Старики всегда умирают.

Он толкнул дверь и включил свет, чтобы прогнать монстров. Окно тоже было нараспашку. Матрасы стащили с кровати, одеяла лежали кучей на полу. Дверцы шкафов открыты, в письменном столе все перевернуто. Его комната, его пещера. Порыв ветра залетел в окно, потрепал одеяла. Он знал, что больше не сможет спать в этой комнате. Она стала чужой. Она всегда была чужой, она принадлежала кому-то другому.

Кому?

Вчера он страстно желал вернуться домой. Cейчас же он хотел поскорее убраться отсюда. У него никогда не было дома. Но куда же ему идти?

Оливер снова спустился в холл, который считался жилой комнатой. Ветер протяжно завывал вокруг дома, его порывы заставляли ветви деревьев стучать по плоской крыше. На диване лежало покрывало, Оливер сел и завернулся в него. Отсюда он мог видеть все окна и дверь. Его сердце стучало в ритме спид-метала. Наверное, можно всю жизнь прожить с таким бешеным сердцем.

Ему некуда пойти.

Он везде лишний.

Что-то темное скользнуло мимо Вехтера и пробежало по брусчатке, покрытой ледяной коркой. Он потряс головой, избавляясь от наваждения. Только теперь он заметил, что это – его собственная тень. Он развернулся и посмотрел на небо. Бледный солнечный диск виднелся за одеялом облаков, его лучи наделяли тени углами и гранями, словно покрытыми тонкой вуалью. «Поверни свое лицо к солнцу…» Вчера Ханнес слушал эту песню в кабинете, и теперь она вспомнилась Вехтеру. Музыка его странным образом тронула, в ней было что-то хорошо знакомое, какой-то ритм, отвечавший его глубинной сущности. «Поверни свое лицо к солнцу, тогда за тобой будет следовать тень». Вехтер любил, чтобы его тень находилась в том месте, где он мог ее видеть.

Рокко махал хвостом и натягивал поводок.

– Пойдем? – спросил хозяин собаки, а сотрудник отдела криминалистической техники, державший в руках чемоданчик, мерз и переступал с ноги на ногу.

– Конечно.

Дверь в дом церковной общины оказалась открыта, но в коридорах было еще темно. Вехтер пошел вперед, вверх по лестнице до третьего этажа, где горел свет. Когда он приоткрыл дверь, то услышал музыку и почувствовал запах куриного супа. Музыка стала громче, когда они проходили по коридору, – играла тирольская фолк-группа. Дверь была нараспашку, оттуда валил пар, а посреди комнаты спиной к ним стояла женщина и подтанцовывала, двигая бедрами под белым фартуком. Из двух кастрюль, которые бурлили на плите, с шипением вытекал куриный суп, вентиляционная вытяжка работала на полную мощность, а из радиоприемника лилась музыка на четыре четверти.

– День добрый! – крикнул Вехтер сквозь весь этот шум.

Женщина обернулась. Это была секретарша пастора. Сегодня она работала в поварской куртке, из-под чепчика по вискам стекал пот.

– Вы приехали слишком рано. – Она протерла стекла очков фартуком и снова водрузила их на нос. – Ах, это снова вы, господин главный комиссар.

Вехтер вытащил удостоверение:

– У вас чудесно пахнет, но, к сожалению, мы не сможем остаться на обед. У вас есть право полного пользования квартирой?

Женщина встала перед ним, расставив ноги и скрестив руки на груди, представляя собой олицетворение полного права пользования квартирой:

– Конечно.

– Вы позволите, мы осмотрим вещевой склад?

– Конечно. Я отсюда не могу отлучиться, так что найдете его сами. Он в подвале, вниз по коридору. – Она наклонилась к Рокко, и суровое выражение ее лица сменилось материнским: – Собачка хочет колбасный хвостик?