Николь Нойбауэр - Подвал. В плену

– Баптист избил сына до полусмерти. – Ханнес отпихнул документ. – Что не так? Это недостаточная причина для ареста?

– Но, прошу вас, из-за этого не стоит никого арестовывать. Из-за какой-то семейной ссоры? Государство не может настолько вмешиваться в семейные дела. Когда, кстати, начинается ваш отпуск?

Жалкая попытка прикрыться заботой о сотруднике – это было видно сразу, и то, что за этим стояло, Ханнесу не понравилось.

– Я передумал. Доведу расследование до конца.

– У вас есть преступница, арест которой – только вопрос времени. Возвращайтесь лучше к работе, когда решите свои семейные проблемы.

– Какие проблемы? – алчно глядя на него, спросил Хенке.

– Ваша дочь сбежала из дома.

Ханнес сидел, разинув рот от удивления. Неужели Целлер..? Или все же нет? Почему бы ему сразу не подать объявление в «Вечернюю газету»: «Сбежала дочь главного комиссара, расследовавшего убийство»?

– Она идет по вашим стопам, господин Брандль, – сказал Целлер. – Все время бьется головой о стену. Вы и раньше были таким бунтарем?

– Послушай, Берни, сейчас ты несправедливо поступаешь с господином Брандлем. – Хенке сиял от удовольствия. – Мы же учились вместе.

– Ах, господин Брандль, я все время забываю о том, что вы окончили университет, по вам ведь этого не скажешь.

– Мы не часто пересекались, у нас были разные факультативные предметы, – ответил Хенке. – Но я должен признать, что господин Брандль уже тогда выделялся среди студентов необычной манерой общения…

– Такой же необычной, как и его политическая деятельность, не так ли?

Они язвительно ухмылялись, как пара комиков.

Ханнес хотел вскочить, но его ноги словно парализовало.

– Что вам от меня нужно?

Улыбка Целлера мгновенно исчезла с его лица, уголки губ опустились, словно он внезапно включил кнопку гравитации.

– Господина Баптиста сегодня отпустят из-под стражи. Я позабочусь о том, чтобы для вас все прошло без последствий. Вы же знаете, я всегда стою горой за своих людей. – Он подмигнул. – Лучше, если вы все-таки уйдете в отпуск. Я уверен, вам нужно взять небольшой тайм-аут.

– Спасибо, но я уйду в отпуск, когда мне будет нужно. Что там с Баптистом? Ему предъявили обвинение?

Целлер оперся на столешницу и склонился над Ханнесом, от него несло сигарами.

– Это больше не ваша проблема. Лучше уйдите с линии огня.

– Иначе что?

Целлер молчал, его пальцы стучали по столу.

– Что вы здесь делаете? – спросила Элли.

Saved by the bell [66] Спасенный только гонгом (о боксере, избежавшем нокаута) ( англ. ). ( Примеч. пер. ) . Долго ли она стояла в дверях и слушала?

Хенке бодро подошел к ней:

– Госпожа Шустер! Как вижу вас, так кажется, что солнце всходит. Хорошо, когда в отделе работает женщина, правда?

Он ухватился за ее пальто, но Элли вывернулась:

– Спасибо, но я могу спуститься по канату с высотки и обезвредить двухметрового скинхеда. С пальто уж как-нибудь сама справлюсь. – Она переводила взгляд с Хенке на Целлера, упершись руками в бока. – Могу поспорить, что вы уже собирались уходить.

– Вы умеете читать мысли? – спросил Целлер. – До свидания, господин Брандль. И подумайте над тем, о чем мы говорили. – Он постучал по столу и развернулся. – Пойдемте, господин прокурор.

Элли прикрыла за ними дверь и внимательно взглянула на Ханнеса:

– Что им было нужно?

– Побить лежачего.

– Ах, Ханнес…

– Да все в порядке. – Он резко развернулся на стуле, чтобы Элли не заметила, как горит его лицо.

– Они хотят любой ценой помешать тебе перейти на место Михи, когда тот уйдет на пенсию. Потому что ты – патлатый бунтарь.

– Михи еще далеко до пенсии. Он не может уйти.

Он прижал костяшки пальцев к глазам, в голове поднялось давление, как в громадном баллоне, который вот-вот лопнет. «Мне вообще должность Михи до лампочки», – хотел добавить он, но почувствовал, что сама мысль была лживой.

– Михи звонил, сказал, что нашел орудие убийства. Наверное, Джудит Герольд так от него избавилась. Это наша женщина.

– Я знаю.

– Разве тебя это не радует?

Женщина? Очень смешно. Документ Целлера все еще лежал на столе, а под ним покоились его собственные бумаги. Ханнес отодвинул стопку листов, и она упала на пол. Весь порядок нарушился, бумаги разлетелись по полу.

Элли покачала головой:

– Ух ты! Рок-н-ролл для чиновников.

Ханнес встал, его колено хрустнуло. Все его мускулы были напряжены и расслаблялись очень медленно.

– Мне нужно выйти отсюда. Хочу чего-нибудь поесть.

Перед входом ледяной ветер продул его до печенок и развернул влево, прежде чем Ханнес успел прикурить первую сигарету. Товарный поезд стучал по рельсам позади них, заглушая все звуки. Элли указала на маленький белый фургон доставки на противоположной стороне Орлеанштрассе. Втянув голову в плечи, они перешли улицу. Из-за ветра и шума создавалось впечатление, что где-то рядом громыхает настоящий хэви-метал.

Хозяин закусочной как раз собирался закрыться, но остановился, заметив клиентов.

– Я уже заканчивал работу.

– Что у вас осталось? – поинтересовалась Элли.

– Мясной паштет.

Элли беспомощно посмотрела на Ханнеса, тот пожал плечами в ответ.

– А у вас есть что-нибудь без мяса? Картошка фри? Подсушенные булочки? Хоть что-нибудь? – спросил он.

– Остался только паштет.

– Но я так есть хочу… – Собственный голос напомнил Ханнесу хныканье капризного малыша.

– Тогда два паштета и две колы, – решила Элли и шлепнула двадцаткой по стойке.

Вскоре перед каждым оказался толстый, блестящий жиром ломоть из перекрученного мяса в картонной тарелочке. К такому он не притрагивался уже много лет. Что на это скажет его желудок? Ханнес решительно окунул кусок паштета в горчицу и положил на язык. Вкус такой же, как и прежде.

– Они не станут писать на Баптиста жалобу, да? – спросил он. – Они постараются, чтобы процесс прекратили или наложили денежный штраф, который тот заплатит в отдельной кассе. Баптист отправится домой и продолжит избивать сына, пока тот не превратится в развалину.

– Господи, Ханнес, давай сделаем паузу. Конечно же, ему предъявят обвинение. Они ведь не смогут все это игнорировать.

– Ты не слышала их. Почему ты меня не спасла раньше?

– Я не могу просто так ворваться в кабинет, когда у тебя начальник. Ну хорошо, мне было любопытно. За что они тебя так ненавидят? Потому что у тебя неправильный партбилет?

Ханнес выпрямил спину.

– Никогда в жизни не состоял ни в какой партии. – Он подобрал остатки горчицы. – Ты знаешь, что в животном жире сохраняется не только вкус, но и эмоции? Страх, агония, вся боль животного – в жире этого паштета. – Ханнес покосился на ее тарелку: – Ты больше не будешь?