Роберт МакКаммон - Свобода Маски

— Подбираемся к Лондону.

Мэтью прижался лицом к прутьям и вытянул шею, чтобы получить как можно больший обзор.

Вокруг витал лишь туман — бледно-серый, в котором мелькали призрачные фигуры других повозок, заставляющих возниц как можно внимательнее следить за дорогой. Впереди дымка приобретала сернисто-желтый, а после и вовсе коричневый оттенок. Пределы видимости были совершенно ничтожными, и Мэтью понимал, что никак не может оценить размеры Лондона, потому что толком ничего не видит. Во сколько он раз больше, чем Нью-Йорк? В десять? Ох, нет, по меньшей мере, в двадцать. Мэтью знал это из книг. Знал он также, что это был город, основанный римлянами, который пережил историю, полную светлых и темных — как шахматная доска — моментов. Он пострадал от Великого Пожара в 1666 году, и поэтому — согласно статьям, появлявшимся в лондонской « Газетт », которую Мэтью читал в Нью-Йорке — большинство зданий здесь теперь строится только из камня и кирпича, но не из дерева. Пристани и склады вдоль Темзы тоже существовали уже не одно столетие — они были разрушены и восстановлены множество раз.

На самом деле, Мэтью встречал и тех наивных людей, кто полагал, что Лондон примерно одного размера с Нью-Йорком. А ведь это был центр Старого Света, на чьем благословении и появились колонии! Англия являла собой самую крупную державу в мире, поэтому, естественно, и столица ее была просто огромной. Она казалась гигантским живым существом, способным пережить любое бедствие и только увеличиться от него в размерах.

Пока, однако, все, что мог увидеть Мэтью — это лишь уродливые изменения цвета тумана, который окутывал сейчас башни Лондона. Но даже несмотря на это он вспоминал, как, живя в комфорте в Нью-Йорке, надеялся когда-нибудь посетить этот великий город и думал, что будет преисполнен воодушевления. Но вот, день, когда он прибыл в Лондон, настал, а внутри у него клубился только страх. Его привезли сюда в цепях под угрозой повешения, если только его серебряный язык не поможет ему выбраться из этой передряги. В Нью-Йорке он был кем-то . Он был известен многим и, по большей части, вызывал к себе симпатию… здесь же он был никем — просто тонким бородатым заключенным, чья единственная надежда на выживание зависела от подлой личности, которую он никогда не любил и прекрасно знал, что и этот человек не любит его. Молодому человеку казалось, что он становится все меньше, меньше и меньше по мере того, как их экипаж продвигался в потоке других карет и телег. Темп все замедлялся и вскоре перешел на прогулочный шаг, поэтому еще целый час Мэтью вынужден был напряженно сидеть на своем жестком сидении и нервничать, потому что впереди, оказывается, у одного вагона отвалилось колесо, вследствие чего образовался огромный затор. Пока расчищали дорогу, пришлось надолго задержаться на каменном мосту через грязную реку, куда, похоже, сливали отходы со скотобойни — Мэтью заметил кровь, плавающую в мутной воде, и почувствовал горький запах страха животных, которых забивали там.

Когда повозка Мэтью, наконец, приблизилась непосредственно к городу, там, казалось, возникло бесконечное сборище маленьких деревень — домов, конюшен, таверн, огромного количества магазинов и прочего — разделенных несколькими деревьями. Здесь виднелись пруды и болота, на которых, как подумал Мэтью, и должен был быть построен этот город, судя по качеству ведущих к нему дорог.

Тогда он осознал две вещи примерно в одно и то же время: запах влажной гнили, который можно было поймать на самом ветхом причале в Нью-Йорке, смешался с запахом пороха и оставил в воздухе странную смесь ароматов, какая остается, к примеру, после чеканки кремня о камень, а вторая вещь… шум .

Это началось, как гудение, похожее на звук колес одной из повозок плотного лондонского движения. Однако он нарастал и вскоре начал отдаваться в костях, как только достигал ушей. В течение нескольких минут гул превратился в то, что Мэтью мог бы назвать рычанием невидимого зверя в своем логове.

Он понял, что это был звук города, звук тысяч голосов разной силы и разных высот, и звук этот смешивался со стуком копыт, скрипом колес, визгом шарниров на несмазанных железных воротах, поступью сапог по дереву и камню, гудением реки, шумом судов, звуком того, как местные пьяницы на мостах блюют, срыгивают или пускают ветры, как кто-то кричит от ярости или от радости… и все это смешивалось, смешивалось…

И тогда город вдруг показался из коричневого тумана перед Мэтью и всосал его повозку в себя, затягивая молодого решателя проблем в этот кипящий человеческий водоворот.

— Я знал, что этот день настанет, — сказал Гарднер Лиллехорн, одетый в бледно-лавандовый костюм с подобранной треуголкой того же цвета, украшенной фиолетовым пером, которое сочеталось с оттенком его жилета. Он достал свою тонкую лакированную трость и ее серебряным набалдашником и не очень дружелюбно постучал Мэтью по плечу.

— Вот вы и сидите здесь, обвиненный в убийстве, — сказал помощник главного констебля Лондона. — Далековато же вы забрались от дома, как по мне.

— Далековато от дома! Слишком далеко! — хохотал Диппен Нэк. Его маленькие плечи сгорбились, к круглому, пухлощекому лицу прилила кровь, и оно возбужденно раскраснелось. Таким явил себя миру этот маленький, но жестокий хулиган и любитель дубинок. На нем был костюм пыльного цвета — видимо, перепачканный едой спереди — с серебряными пуговицами, а на голове сидела черная треуголка, из-под которой выбивался белый парик с множеством хвастливых локонов. Глаза Нэка, всегда напоминавшие два красных очага гнева, были подведены темно-коричневой краской, которая сейчас превращала их в две безобразные ямы, полные грязи. Но так же, как и раньше он поднимал свою проклятую черную дубинку и ткнул ее тупым концом в подбородок Мэтью, заставив молодого человека поднять голову вверх. — Только гляньте на него! Чье-то печенье изрядно покрошилось!

— Я понятия не имею, что это значит, — сказал Мэтью, отводя голову от поцелуя дубинки.

— Это значит, что теперь у нас есть власть, мистер Высокий-И-Могучий! — прозвучал горячий ответ вкупе с капельками слюны, вылетающими сквозь стиснутые зубы. — Теперь никто не вмешается, чтобы спасти твой бекончик!

— От ваших слов у меня аппетит разыгрался.

— Пожалуйста , Нэк, будь сдержаннее, — Лиллехорн использовал трость, чтобы отвести дубинку прочь, но в течение нескольких секунд казалось, что между этими двумя инструментами может начаться суровое противоборство.

Нэк позволил трости победить, тут же зашипев:

— Похоже, вы забываете… это не Нью-Йорк, сэр Лиллехорн. Правила здесь другие.