Алессандра Торре - Девушка за дверью квартиры 6E

У Энни были только мама, папа да мамина семья, состоявшая из нее самой и двух ее братьев, дяди Фрэнка и дяди Майкла. Еще была тетя Бекки, правда папа говорил, что она не настоящая тетя, а просто вышла замуж за дядю Майкла. Энни не очень понимала этот момент. Она мечтала, чтобы мама каким-нибудь образом завела себе побольше братьев, потому что на семейных торжествах они были ее любимыми гостями. Особенно дядя Фрэнк. Он всегда тайком приносил Энни подарки и, сидя на ее кровати, читал ей вслух. Дядя Майкл появлялся реже, потому что, по словам папы, тетя Бекки была та еще заноза в заднице.

У папы никаких родных вообще не было. Во всяком случае Энни их не встречала. Будь у него родные, они когда-нибудь да должны были объявиться, особенно после папиного Происшествия, когда к ним домой кто только не приходил.

* * *

Из детей в семье я была старшей. Нас с близнецами разделяла такая большая разница в возрасте, что я воспринимала их как своих детей. Саммер и Тренту было по шесть – на целых одиннадцать лет меньше, чем мне. Папа рассказывал, что в тридцать девять, спустя десять лет после того, как родилась я, маме внезапно захотелось еще одного ребенка. Современные технологии подарили ей сразу двоих.

Я провела с ними шесть с половиной лет, достаточно долго для того, чтобы они завладели двумя большими долями моего сердца. Когда близнецы появились на свет, то мама эмоционально выключилась из роли матери – так же внезапно, как в тридцать девять решила зачать – и обнимашки, поцелуйчики и смену подгузников переложила на меня. Я осыпáла их обоих любовью, пока на меня не свалилось половое созревание, после чего чтением сказок на ночь стал заниматься в основном папа. Нет, мама никуда не делась, и она была классная. Не подумайте ничего такого, она вовсе не забросила нас и не распихивала по углам. Под настроение она была веселым родителем, просто… не таким, как все. Когда я стала постарше, мы с ней сблизились. Похоже, ее отталкивали только маленькие дети. Чем старше я становилась, тем больше с нею сближалась и тем меньше времени уделяла близнецам. И в этом я винила гормоны.

Подростковые гормоны превращали меня то в любящую сестричку, то в раздражительную стерву. Чаще всего, к сожалению, во второе, тогда как надо было больше их обнимать, зацеловывать их синяки, уступать им выбор канала по телевизору. Они любили меня, обожали, ходили за мной по пятам. Я бы все отдала, лишь бы вернуться в прошлое и провести с ними хотя бы один день.

Я ненавижу былую себя. За эгоистичность, за то, что не ценила свою идеальную жизнь в пригороде. У меня было все, только не ленись протягивать руку, а я этого даже не осознавала.

Восьмилетняя сестра Джереми сидела с ним рядом на скамейке за столиком для пикников и болтала ногами.

– Джереми, а вдруг она вампирша?

– Вампирша?

– Да! Ты же сам говорил, что днем она никогда не выходит. Значит, вампирша. Они выползают из дому только по ночам. – Она усмехнулась, глядя на него снизу вверх из-за рожка мороженого. Ее беззубая улыбка была перепачкана растаявшим шоколадом.

Он задумчиво приподнял брови.

– А что, любопытная мысль. Может, она и правда вампирша.

– Потому что у нее бледная кожа, да? – Она облизала край вафельного рожка и с категоричным видом кивнула. – Точно вампирша.

– Хм. Но она ведь ест. Заказывает большие-пребольшие коробки с едой.

– Значит она…? – Девочка описала вокруг себя широкую окружность и надула щеки.

Джереми рассмеялся.

– Есть ли у нее лишний вес?

Она прыснула, тыльной стороной руки вытирая рот.

– Да. Мама не разрешает мне говорить «толстая». – В ужасе вытаращив глаза, она захлопнула рот ладошкой. – Ой. Не говори ей, что я так сказала.

– У нее нет лишнего веса, Оливия. Скорее она… – Он втянул живот и щеки, усиленно изображая худобу.

Схватившись за бока, она зашлась хохотом и выронила свой размякший рожок на землю. И прокричала, показывая на него пальцем и повизгивая от смеха:

– Тощая!

– Ага, – сказал он, усмехаясь. – Хотя, кто ее знает. Я видел только запястье.

Она вдруг посерьезнела.

– Может, она а-но-ксе-рич-ка.

– Анорексичка? Хм… Об этом я как-то не думал. Эй, а тебе-то откуда известно об анорексии?

Оливия пожала плечами и ссутулилась.

– Не знаю. Мама говорит, у Кэти такое.

Джереми кивнул, сосредоточившись на своем рожке.

– Кэти поправится. Просто сейчас у нее трудный период. Однако ты можешь помочь ей, знаешь?

Она повернулась к нему лицом и прищурила свои смышленые глазки.

– Да?

– Конечно. Ты ведь умеешь быть лучшей младшей сестренкой на свете. Вот и порадуй ее чем-нибудь.

Она обдумала его слова, надув губы и отвернувшись в сторону.

– То есть… ты хочешь, чтобы я была хорошей младшей сестренкой, да?

Почуяв, что в беседе намечается поворот, Джереми усмехнулся.

– Да. А что?

– Вот если бы ты был хорошим младшим братом, то гулял бы с Бетани.

Джереми посмотрел в сторону, куда настойчиво указывал ее палец, и уперся взглядом в длинноногую блондинку с хорошо оснащенной кормой.

– И кто же так говорит? Твоя мама?

Не сводя с него своих огромных глаз, Оливия быстро кивнула.

— Ага. Мама говорит, нам надо найти для тебя подружку. – Она заговорщицки понизила голос. – Не вампиршу.

Он засмеялся было, но под ее строгим взглядом заставил себя перестать.

– Спасибо за заботу, конечно, но Бетани мне не подходит.

Она фыркнула, и в ее тоне зазвучали авторитетные нотки.

– Мама говорит, Бетани всем подходит.

Он опять нашел взглядом блондинку, которая вышагивала по улице в коротеньких шортиках, облегающей майке и с тонной мейкапа на лице.

– Забудь о Бетани. Ни за какие коврижки.

Девочка насупилась, но ее мысли быстро приняли новое направление, и она, просияв, спросила:

– Можно мне еще мороженое?

Он рассмеялся.

– Нет. Но можешь доесть мое. Держи.

Он вручил ей кончик вафельного рожка и оглянулся на задний двор своей сестры.

– Я подумываю что-нибудь подарить ей, той девушке.

Ее лицо просветлело.

– Например, шарик?

– Или цветы.

Она слегка нахмурилась.

– Разве вампирши любят цветы?

– Вряд ли она вампирша. По-моему, она попросту одинока.

– Будь осторожен, Джерми. Не дай ей высосать твою кровь.

Мужчины – безудержные хвастуны. Они платят за то, чтобы я с ними общалась, но несмотря на гарантированную «симпатию» с моей стороны, все равно испытывают потребность передо мной хвастаться. Ричард из таких. Он сенатор. Лично меня его должность нисколько не впечатляет, однако он сам – и это очевидно – охренеть как ею гордится. Он поведал мне о том, кто он такой, во время второго сеанса, приглушенным шепотом, как будто в его пустом доме или в моей одинокой квартире нас мог кто-то подслушать, а после напоминал о том и в третий, и в четвертый, и в пятый раз – на случай, если я забыла, или до меня не дошло.