Шеннон Керк - Метод 15/33

Мама сидела в кабинете и смотрела запись этого эпизода. Итак, наш эксперт отправляется в глушь, идеально экипированный для подобного путешествия — в ботинки для глуши, отглаженные шорты и рубашку хаки с нашивками и все такое. Все это снималось, и мама располагала неотредактированной записью. Когда эксперт лег на живот в высокую индийскую траву, чтобы встретиться взглядом с изогнувшей шею и неподвижно замершей коброй, мама наклонилась вперед, позабыв о необходимости делать пометки. Лицо эксперта и морду кобры разделяло каких-то пять футов. Мама посмотрела на старинные часы с кукушкой, записала время и снова начала наблюдать за последними минутами жизни героя программы своих клиентов. Она подняла руку ко рту и постукивала пальцем по зубам, как будто ее снедала тревога. Но я знаю, я просто знаю, что уголки ее рта были приподняты в легкой усмешке. Так отражалось на ее лице волнение предвкушения. Думаю, в этот момент мама смирилась перед неодолимой властью смерти. Так что я тоже приняла смерть как данность. Но я не позволяла себе удовольствие, которое она, похоже, испытывала, став свидетелем конечности жизни. Я ласково поглаживала ладонью живот, успокаивая ребенка внутри.

Мужчина на видео добрый час смотрел в глаза змее. Это вывод-предположение, который я сделала из того, что маме наскучило ожидание, и она начала проматывать запись вперед. Воспроизведение. Перемотка. Остановка. Назад. Вперед. Стоп. Воспроизведение. Кобра стремительно покачнулась, и звезда глуши вздрогнула, но продолжила играть со змеей в гляделки. Кобра отступила. Сначала она двигалась медленно, опуская голову, а затем быстро размотала свои кольца и с каким-то странным шипением стремительно скрылась под камнем. Именно в этот момент откуда-то из-за пределов видимости камеры в кадр прыгнул тигр. Он приземлился на спину эксперта и впился зубами ему в шею.

Мама вскочила со стула. Ее записи и ручка упали на пол.

— О черт!

Глядя на то, как она наблюдает за этой расправой, я несколько раз моргнула. Обычно так делают, чтобы увлажнить слизистую во время просмотра телепередачи. Я посмотрела на часы, думая, что у меня есть еще двадцать минут до того, как я должна буду выбрать одежду в школу на завтра и забраться под одеяло.

Тигр, наслаждаясь и облизываясь, пожирал внутренности нашего героя. Все эти ужасы оказались запечатленными на видео, потому что оператор уронил все еще включенную камеру и, судя по всему, убежал.

— Что за чертовски красивый зверь, — произнесла мама, плюхаясь обратно на кожаное сиденье.

Я сделала шаг вперед, выходя из тени.

— Что, мама? — спросила я.

Она вжалась в кресло, прижав локти и ладони к подлокотникам. Видимо, это придавало ей ощущение безопасности.

— Лиза, проклятье! Какого черта? Ты меня насмерть перепугала. Ты здесь что, все время стояла?

— Да.

— Черт возьми, Лиза. Ты не должна от меня прятаться. Проклятье. У меня чуть разрыв сердца не случился.

— Ну, гмм, понимаешь, я не хотела тебя пугать. Я просто хотела понять, что ты сказала.

— Я не знаю… а что?

Она растерянно обвела взглядом пол и наклонилась за своими бумагами и ручкой. Поднимая каждый предмет, она замирала и качала головой. Я видела, что она растеряна, испугана и зла на меня.

— Ты сказала «красивый зверь»?

— О, Лиза, видимо, да, — усталым, но потрясенным голосом ответила она.

Она снова подвинулась на краешек сиденья, осматривая меня с ног до головы.

— Какое это имеет значение? — спросила она, внимательно глядя на мое тело.

— Просто мне стало интересно, кто в этом видео красивый зверь, вот и все. Мужчина, кобра или тигр?

— Тиг… тиг-гр.

Ее голос дрогнул на последнем слове. Она прищурилась, не сводя глаз с моей талии, которая выпирала из-под облегающей белой футболки. Я застыла, напоминая страдающую плоскостопием и ожидающую вердикта балетмейстера балерину. Отведя плечи назад для улучшения осанки, я вздернула подбородок, как будто гордость была способна справиться с осуждением.

— Но тигр убил человека? И после этого ты считаешь его красивым?

— Он действительно убил человека. Но этот человек вторгся на его территорию.

Мама сосредоточилась на изгибах моего живота. Я подвинулась ближе, оказавшись внутри голубого пузыря. Свет озарил меня подобно лучу прожектора, и мама вдруг все поняла. Отрицание более не имело смысла, как и права на существование.

Мамин голос дрожал и звучал неуверенно, но она терпеть не могла обрывать свою мысль и поэтому продолжала:

— Он красив своей коварной стратегией и способностью вселить страх в кобру.

Я выпрямилась, когда она приложила ладонь к моему раздутому животу.

Она упала на колени, а я ощутила себя тигром.

Возможно, она кобра, а спасительное расстояние между нами — растерзанный человек? — мелькнула мысль.

Возможно, эта аналогия притянута за уши. Возможно, она чересчур точна. Как бы то ни было, я не хотела ее приручать, и я не хотела делать ей больно. Я совершенно не хотела причинять маме страдания. Я думаю, просто такова моя природа — я невольно использовала ее слабость и отказ видеть очевидное.

И только оказавшись в ловушке этого крошечного «фольксвагена» с глазу на глаз с уставившимся на меня Брэдом, я вдруг поняла, насколько обидным было мое поведение для мамы. Разумеется, она всегда держалась отстраненно. Она тоже страдала внешней холодностью и сдержанностью. Думаю, мы были очень похожи. Хотя, насколько мне известно, в отличие от меня, маму никогда не рассматривали как некую разновидность психологической диковинки. И в отличие от меня она плачет и в гневе сжимает кулаки. Так что я не думаю, что она, подобно мне, эмоциональный инвалид/гений в медицинском смысле этого слова. Все, что мне известно о ее прошлом, это то, что у нее есть какое-то прошлое, и мы никогда не говорим о ее родителях. У меня есть одна Нана, вот и все. Нана, мой литературный радужный призрак.

Несмотря на свои высокие стены и укрепленные границы, в отношении меня мама пыталась их преодолеть.

Я нет.

В упор глядя на Брэда, я решила постараться преодолеть дистанцию, отделяющую меня от мамы. Причина этой дистанции была не в ней, а во мне. Я должна была рассказать ей раньше. Я должна была разделить с ней свою беременность. Это не сделало бы меня уязвимой, но укрепило бы нашу связь.

Держа ладонь на моем пульсирующем шарообразном животе, мама позволила себе ощутить всю реальность того, что она скоро станет бабушкой, и, видимо, пришла к выводу, что кричать на меня не имеет смысла. Она пару раз попыталась на меня накричать, когда я была совсем малышкой. Оба раза я совершенно не поняла, что означает ее повышенный тон. Поэтому я просто начала смеяться. Именно так поступали люди, когда на обожаемых моим отцом телевизионных шоу герои начинали кричать друг на друга. Поэтому в вечер своего открытия мама просто показала на дверь в знак того, что я должна оставить ее в покое. Проснувшись на следующее утро, хорошо отдохнувшая, со всклокоченными волосами, я нашла ее в кабинете в той же одежде, что и накануне вечером. Она сидела в кресле, перебросив одну ногу через подлокотник, и покачивая туфлей на тонком каблуке, свисающей с большого пальца. На ее персидском ковре валялись две пустые бутылки из-под лучшего марочного вина. Отец, скрестив ноги, сидел на полу напротив нее, уронив голову в свои мускулистые руки.