Вики Филдс - Ад на земле (СИ)

− Мы не оставим тебя в покое, наша милая принцесса-лягушка. Пока ты не оставишь в покое Адама. Моего Адама.

− Делайте что хотите, – изможденно протянула я, вырываясь вперед и взбегая по ступеням в библиотеку. Я вошла в старое здание с высокими потолками и витражными окнами, показала свой пропуск сонной библиотекарше, и отправилась в раздел естественных наук.

Мне не нужно было прикасаться к книгам или разглядывать их; достаточно того, что они просто окружали меня, возвышаясь плотной стеной, защищающей от жестокого мира снаружи этих стен.

Мама тоже любила книги. Кэмерон, после того как увидел, что в госпитале я иду на поправку, много рассказывал о ней и папе. Он любил рассказывать. А я всегда внимательно слушала. Не столько из-за того, что мне было интересно (ведь я все-таки не всю память потеряла), а из-за того, что нравилось наблюдать за старшим братом, когда он говорил о прошлом. В те минуты он выглядел юным и обаятельным, каким и должен быть. Он выглядел счастливым. Его глаза от восторга расширялись, и он часами напролет вспоминал, как я училась в школе или как мама любила путешествовать. И что отец всегда притворно ворчал по этому поводу, но всегда говорил, что будь мама обычной, он бы, наверное, не влюбился в нее.

***

Два года назад

Я не чувствовала себя живой. Знала, что очнулась, что попала в свой дом, но не чувствовала, что жива, что сердце бьется. Там были люди и повсюду кровь. Их мертвые тела, мертвые лица, мертвые глаза – и я посреди всего этого.

Я с криком выбежала во двор и упала на колени. Меня стошнило.

О Боже.

Это мама и папа! Я посмотрела на свои руки – они были в крови. Закричала и стала судорожно вытирать их об изношенные джинсы, но, когда опустила на ноги взгляд, поняла, что я ВСЯ в крови. И мое лицо в крови.

Я вновь закричала. Этот крик смешался с моим плачем. Я обхватила себя за живот, едва не падая на землю, на которой пробивалась трава.

− Нет! Нет!

Я замолчала, подавившись рыданиями, и вскинула голову. На меня, через покосившуюся калитку, уставилась женщина в старомодном берете. Ее рот напоминал букву «О», и ее ошарашенный взгляд метался от меня на земле, к двери дома, которую я не успела закрыть.

Шок этой женщины прошел, и она завопила:

− О Боже! О Боже! Тут убийство! На помощь! На помощь, скорее! Скорее!

Я, совершенно ничего не соображая, вскочила на ноги и побежала к калитке, за которой стояла женщина. Она испуганно отскочила и заорала еще громче:

− Убийца! Убийца!

Она решила, что это сделала я. И я не уверена, не я ли это, ведь очнулась в переулке и ничего не помню.

Я выбежала на дорогу, и обладательница берета сначала отбежала от меня, словно опасаясь, что я наброшусь на нее, затем бросилась в погоню за мной, с криком:

− Бен! Бен! Бенджамин! Она убила их! Убила Марка и Фелицию! Бен! О Боже!

Я бежала, едва разбирая дорогу от слез, застилающих глаза. Болело все тело, а особенно в горле и в груди. Отвращение к себе и к людям, к миру и человеку, сотворившему те ужасные вещи с мамой и папой, давило на мозг с такой силой, что я едва держалась на ногах.

Если остановлюсь – погибну.

Нет. Я больше не могу об этом думать.

Я вытерла непрошеную слезу со своей щеки и вернула книгу на место.

Лампы над потолком мигнули, и я рефлекторно вскинула глаза, внутренне напрягшись. Бороться со страхом темноты сейчас не хотелось.

− Почему ты плакала?

Я испуганно обернулась и увидела невозмутимое лицо Адама. Его волосы были влажными и встрепанными. Он показал мне книгу по программной инженерии, словно думал, что если не оправдает свое появление, то я испугаюсь его.

− Вспомнила кое-что… что не хотела бы помнить, – уклончиво пробормотала я, оборачиваясь к книгам. Адам встал рядом, пристально следя за мной, и я, хоть и не произнесла вслух, внутренне испытала облегчение оттого, что он появился, готовый отвлечь меня от грустных мыслей; облегчение оттого, что рядом есть кто-то честный, кто-то, кто не утаивает ничего от меня.

− Ты все еще злишься на меня? – Адам едва заметно вскинул брови.

− Уже нет. – Я со смешком взяла первую попавшуюся книгу, чтобы спрятать взгляд, который рвался посмотреть на парня. – Но я все еще думаю, что ты поступил плохо, позволив себе пользоваться Маритт словно она твоя вещь.

− Это не совсем так. Я не пользовался ею. Она и я… мы похожи. – Адам вздохнул и облокотился спиной о стеллаж. − Поэтому мы, наверное, и нашли общий язык. – Он быстро глянул на меня, и решил, что сказал слишком много. – Не важно, Аура. Главное, что ты на меня больше не злишься, главное – помнишь.

Я слабо улыбнулась, не зная, что сказать на это. Адам погрустнел. Он подергал молнию на своей серой куртке, утыкаясь взглядом в пол.

− Так ты поэтому игнорируешь меня?

− Почему – поэтому? – я одарила парня непонимающим взглядом.

− Потому что встречаешься с Экейном? – Мое лицо вытянулось, но я не успела спросить, как он пришел к такому выводу, потому что он продолжил: − Я видел, как он разъезжал на твоей машине по городу. У него были документы на машину, поэтому отец отдал ее. Он давно хотел избавиться от нее, помнишь?

Я слабо кивнула, вновь подумав, что это очередной знак того, что Экейн никак не оставит меня в покое.

− Нет, я ни с кем не встречаюсь, − произнесла я. – И я, по правде говоря, даже не знаю, зачем искала ту машину.

− Ну, − парень растянулся в усмешке, выглядя соблазнительным в своей мальчишеской растрепанности. Он наконец-то посмотрел на меня, поиграв бровями: – Я, похоже, забыл упомянуть, что в то лето ты пришла ко мне не только из-за своей машины.

Внутри меня заворочалось что-то неприятное и терпкое, и я посмотрела на Адама в упор:

− А зачем я приходила к тебе?

− Потому что в этой машине, ты сказала, находится твоя записная книжка. Или личный дневник.

Мое сердце пропустило удар, и я споткнулась о собственную ногу, но Адам поддержал меня. Поставив меня вертикально, он поднял свои книги, выпавшие у него из рук:

− Ты действительно забыла это? Похоже, это что-то важное, раз ты едва не взломала…

Я уже не слушала его.

Экейн забрал мою машину. И он, возможно, забрал мой дневник, который я взяла с собой. Это было бы похоже на меня – взять его. Я могла бы продолжать делать записи каждое воскресенье, как дома. И в том дневнике есть что-то, что Экейн не хотел бы чтобы я вспомнила. Он забрал его, чтобы уничтожить улики. Поэтому он приходил ко мне каждый день в больнице – чтобы удостовериться, что я все еще не помню ничего из произошедшего.