Светлана Мерцалова - Отзвук прошлого

Дрожащими руками Анна перевернула первую страницу и почувствовала, что бумага все еще пахнет духами. Исходивший от дневника почти исчезнувший запах так подходил Матильде. Это был странный запах – пачули или мускуса, сейчас таких духов не делают. Каждая найденная вещь несла отблеск личности Матильды.

Анна открыла первую страницу и принялась читать.

« Вся моя жизнь на сцене: на ней живу, люблю и умираю, и другой жизни для себя не вижу. Мне нужно поклонение публики, а публике нужны иллюзии. И потому я каждый вечер дарю ей мечту, тут важно самой не заиграться. Подчас трудно отличить иллюзию от реальности, ложь от правды, мишуру от подлинника…

Матильда Беккер перед выходом на сцену

Толпа тебя легко возносит и с той же легкостью порою низлагает. Она требовательна и ненасытна, она жаждет новых звезд. И ты принимаешь эти правила игры, как бы они тебе не претили.

У каждого случается момент, что переворачивает всю жизнь, и этот момент всегда с нами. Каждый день можно развернуть его, а можно пройти мимо, не заметив. Я не упустила свой шанс, мне удалось вырваться из безысходности, окружавшей меня с самого детства…»

Некоторые страницы были сильно повреждены, по этой причине случались пробелы в истории. На каждом листке стояла дата. Самая старая заметка датировалась тысяча восемьсот девяносто седьмым годом. Матильда писала нерегулярно, то по целым месяцам ничего не писала, то сразу описывала происшествия за долгий период.

« Мне двенадцать лет. Мать лежит в гробу с чужим, восковым лицом. Я впервые вижу смерть. Мне очень жаль мать и страшно оставаться с этим суровым человеком – моим отцом. Теперь я под постоянным отцовским напором, он контролирует каждый мой шаг и всех моих подруг.

Мой отец – отставной чиновник. Мы жили не бедно, но приходилось экономить на всем. С детства я завидовала школьным подругам, те щеголяли модной одеждой, в кошельках у них звенели карманные деньги.

У меня были прекрасные данные для балета, и отец оплачивал мне частные уроки. Вскоре меня перевели в балетную школу. Я относилась к этому серьезно и ежедневно оттачивала свое мастерство: деми-плие, тандю, гран-батман…

Сейчас пытаюсь вспомнить, думала ли я, стоя у станка и оттачивая балетные па до идеала, что я в ближайшем времени стану богиней сцены? Уверена, что так высоко я не взлетала. Просто мне нравилось танцевать, и я уже определилась, что хочу связать свою жизнь с балетом. Все было сносно до того момента, пока в нашем городке не расположился кавалерийский полк…

Моим жестоким избранником стал молодой корнет Алексин. Будучи прелестной девушкой, я уже обращала на себя внимание, но была чересчур наивной. Без колебаний я поверила ему, когда он признался мне в пылких чувствах и пообещал жениться. Корнет Алексин заверял, что мы уедем в сказочный Санкт-Петербург, чтобы жить там в любви и достатке. Мое воображение рисовало картины будущего, беспечную жизнь в столице, как в моих любимых романах…

Однажды вечером корнет Алексин пригласил меня на прогулку. Он клялся мне в любви и верности, и я поверила ему. Вдруг он привлек меня в свои объятья, и наши губы слились в поцелуе. Воспользовавшись моей неопытностью, он соблазнил меня, но свое обещание жениться сдержать так и не успел. Пришел приказ, согласно которому его полку надлежало переехать в другую воинскую часть.

Когда он сообщил мне о приказе, я горько плакала. Он покинул наш город со своим полком, а я осталась одна с разбитым сердцем. Но вскоре оказалась, что не одна: через пару месяцев узнала, что я жду ребенка.

Признаться отцу я не могла, он бы меня проклял и выгнал из дому. Я написала корнету Алексину, чтобы он поторопил события и женился на мне как можно быстрее. Ответа я не получила. Написала еще раз, но ответа тоже не дождалась. Пришлось покинуть балет и скрывать свое положение до того момента, пока это не будет бросаться в глаза.

Молчание корнета Алексина меня тоже волновало. Что случилось с ним? Может, он погиб на учениях? Или его застрелили на дуэли? Я часто плакала по ночам, волнуясь за него, за себя, за нашего малыша…

Скрывать беременность становилось все труднее с каждым днем. Я сказала отцу, что крестная приглашает к себе погостить. Отец отпустил меня, даже не удивился и ничего не заподозрил.

Я уехала к крестной и родила сына. Через полгода, оставив ребенка ей, я поехала в Санкт-Петербург, чтобы устроиться в театр…»

Следующая страница была прожжена местами, и Анна с трудом смогла ее прочесть.

«И вот я одна в большом городе, который должна покорить. Это нелегкая задача для восемнадцатилетней девчонки без друзей и покровителей. В кармане у меня рубль серебром, в руках маленький узелок с бельем, а мое лучшее платье на мне. В деревне кормилица ждет денег в следующем месяце, а где их взять, я не знаю. Жизнь повернулась ко мне спиной, и нужно найти силы, чтобы развернуть ее к себе лицом.

Мне некогда плакать, что все сложилась не так, как я хотела. Я обязана выжить, встать на ноги и забрать сына. Я все поставила на карту и должна сорвать банк или прыгнуть в Неву. Другого выхода у меня нет.

До того как я попала в театр, мне пришлось пережить много лишений и горя. А горя было так много, что я чуть на самом деле не прыгнула в Неву. Я уже стояла на мосту, и лишь чудо спасло меня…

Мне повезло, я смогла устроиться в один из театров. Меня поставили для начала статисткой, так как у меня не было никакого опыта. Вскоре я убедилась, что быть статисткой не предел мечтаний: тобой все помыкают, приходится часами стоять неподвижно, и все это за маленький гонорар. К актрисам же все относятся с большим уважением – это привилегированные особы, и я задалась целью, как можно скорее получить роль.

В нашем театре ставили водевиль с несколькими музыкальными номерами. Я так старалась, репетируя один из танцев, что режиссер спектакля выделил меня:

– Недурно-с, недурно-с…

Годы балета дали о себе знать, я отличалась от остальных статисток грацией и благородством осанки. Меня выдвинули в первый ряд и вскоре дали несколько слов. Остальные статистки сверкнули на меня завистливым взглядом и тут же возненавидели. Не обращая на них внимания, я быстро овладела этой маленькой ролью и была довольна собой. Пусть даже и содрогалась при мысли о том, что вскоре придется предстать в ярком свете рампы перед зрителями. Мне часто рисовалось, как я буду стоять бледная, парализованная страхом, и этим испорчу спектакль…

Наступил день премьеры. В лицо ударил свет рампы, я задрожала мелкой дрожью, страх сковал меня. Подошло мое время произносить реплики, но от волнения у меня пропал голос. Как рыба, выброшенная на берег, я раскрывала рот, но ни слова не могла проронить. Хотелось разреветься от бессилия и жалости к себе, но тут я увидела за кулисами хихикающих статисток. Они уже предвкушали мой провал, представляя, как после спектакля меня выгонят со скандалом.