Геннадий Демарев - Накануне страшного суда

– Спасибо, Оливье, – кивнула Елена, одаривая гостя благосклонной улыбкой. – Извольте присесть за стол, а то сейчас войдёт второй гость.

Оливье поклонился столь изысканно, что даже сам Луи Бонапарт мог бы позавидовать графине; он поцеловал ей руку и занял место за одной из граней вышеописанного стола. Едва он уселся в резное кресло чёрного дерева, в тот же миг невидимая рука зажгла свечи, установленные по обе его руки. Однако барон де Моран нисколько не удивился. Он мельком взглянул на графиню, которая, казалось, успела позабыть о нём, и обратил взор на дверь.

Спустя несколько мгновений вошёл старик невысокого роста, жесты и одеяние которого выдавали его высокое происхождение.

– А, это вы, граф Гогенштейн? – воскликнула Елена, протягивая навстречу вошедшему руку.

Тот сдержанно улыбнулся, затем прикоснулся губами к изящным пальчикам хозяйки.

– Весьма рад, госпожа, узреть вас в цветущем виде, – тихо промолвил граф.

– Благодарю, – ответила Аллилуева. – Знаете ли, Отто, что сегодня – день шести?

– Точнее, ночь, – кивнул граф. – Но у лестницы ждали вызова уже шестеро, если считать меня. Вы получаетесь седьмая.

– Да, мне доложили об этой странности. Скорее всего, кто-то лишний пытается проникнуть в наши тайны.

– Смею надеяться, что всё выяснится до начала ритуала? – несколько дрогнувшим голосом воскликнул Гогенштейн.

– О, право, не стоит беспокоиться, граф, – улыбнулась Елена. – Присутствие чужака даже кстати, поскольку ритуал должен включать в себя жертвоприношение.

– Человеческое?! – удивился старик.

– Конечно.

– И вы можете говорить об этом так спокойно? Вижу, вы, Элен, сильно изменились за последние тридцать лет.

– Чем же я отличаюсь от той девицы, которая некогда просила у вас рецепт вечной молодости? – не без кокетства засмеялась Элен.

– О, графиня! – с сожалением ответил Отто. – В той Элен, которую мне пришлось знавать в былые времена, не было столько жестокости и бессердечия.

– Фи, граф! Наверное, старость негативно влияет на человеческий рассудок. Что есть жестокость? Что есть бессердечность? Не будьте столь сентиментальны, ведь это слишком глупо! Мы постигаем сущее в надежде усовершенствовать его на высших духовных уровнях. Что значит жизнь какого-то ничтожного человечишки в сравнении с такими великими целями? Вам следует это понимать, поскольку вы считаетесь одним из старейших и величайших врачей нашего времени.

Но тот, повидавший в течение своей жизни многое, был поражён не только ответом, но и тоном, каким он произносился. Он даже невольно отступил на шаг.

– Как вы можете? – пробормотал он. – Человеческая жизнь принадлежит Всевышнему и остаётся наиболее ценным из Его творений…

– Всевышнему? Ценным?.. – презрительно усмехнулась Элен. – Граф, похоже, вы действительно выжили из ума! Но пройдите покамест в следующую комнату, мы позже закончим этот разговор… Эх, а ещё вышепосвящённый!..

С этими словами она отвернулась от старика, лицо которого внезапно покрылось мертвенной бледностью.

– Но Элен!.. – воскликнул он, протягивая к ней руку.

Однако та в ответ лишь высокомерно взмахнула рукой. Граф опустил голову и шаркающей походкой удалился в следующую дверь. Его старческие подслеповатые глаза не сумели различить в феерии теней и бликов силуэт Оливье де Морана, восседавшего за столом, который молча наблюдал состоявшуюся размолвку. Он провожал фон Гогенштейна немигающим взглядом, выражающим предвкушение крови.

– Ты труп, Отто, – прошептал он, когда дверь за стариком плотно закрылась.

В этот момент у входа выросла третья фигура, сопровождаемая твёрдым окриком:

– Третий!

Это был мужчина очень высокого роста и плотного сложения. В глаза бросались его чёрные большущие глаза, сверкавшие нечеловеческим огнём, пышные усы и длинная лохматая борода. Лицо его отличалось смуглостью, непривычной для европейца, но одежда и жесты этого человека выдавали в нём уроженца Западного Средиземноморья.

Отыскав взглядом графиню, вошедший поклонился типично по-испански, словно пред ним находилась не женщина, а опасный противник, ожидавший дуэли, а сам он был не кавалером, а тореро накануне корриды.

– Моё почтение, сеньорита! – отчеканил он.

– Рада вас видеть, герцог Диего д, Авила! – не скрывая удовольствия, воскликнула Элен на родном языке гостя. – Как вам нравится русская зима?

– Как в Пиренеях, – почти невозмутимо ответил тот, переводя беззастенчиво скучающий взор на гобелены, которыми была украшена противоположная стена.

«Ах, какой типаж! – мысленно восхитилась графиня. – Настоящий Аякс… Оказаться бы в объятиях такого мужчины!..»

– Займите место за столом, – томным голоском произнесла она. – Там уже скучает гость из Франции.

Диего ещё раз одарил хозяйку поклоном и направился к столу. Спустя мгновение зажглись ещё две свечи…

– Четвёртый! – снова послышался резкий окрик.

В гостиную вошёл мужчина невысокого роста, толстый, лет пятидесяти. При каждом шаге его внушительное брюхо судорожно вздрагивало, словно кусок студня; лысина придавала ему то комическое выражение, благодаря которому простонародье называет подобных толстяков презрительным словом «курдупель». Некогда голубые глаза светились неприятной туманной белизной; в них можно было заметить алчность и себялюбие.

– Вы всё ещё голландский банкир? – не дожидаясь приветствия, обратилась к нему графиня.

Вероятно, человек страдал плохим зрением, ибо шаря прищуренными глазами по сторонам, он никак не мог отыскать хозяйку дома.

– Эй, минхеер Вангрубер! – окликнула Елена, приподнимаясь на локте. – Вы никак стареете?!

– О, ваше сиятельство! – виноватым тоном воскликнул голландец, заметив графиню.

Решительными шагами приблизившись к ней, он попытался опуститься на одно колено, однако предательское брюхо качнулось по линии наименьшего сопротивления, увлекая своего владельца в противоположную сторону. Послышался громкий булькающий звук, свидетельствующий о том, что достопочтенный минхеер не сумел сохранить равновесие. Раздалось беззастенчивое хихиканье: из-за стола на сию комедию взирали четверо любопытных глаз. Обескураженный и пристыженный Вангрубер, напрягая все силы, поднялся и бросил в сторону насмешников красноречивый взгляд, исполненный злобы.

– Не нервничайте, господин банкир, – повелительно произнесла Елена. – Вы сами виноваты в том, что не сумели сохранить красоту и стройность.

– Вам легко такое говорить… – проворчал Вангрубер, но графиня прервала его:

– Я хотела оставаться юной всегда, потому сдержала обет девственности. Вы же никогда не ограничивали себя в удовольствиях, за что и превращены этими самыми удовольствиями в безобразного колобка. Обижайтесь на самого себя, ибо вы забыли, что избыток сладости рано или поздно порождает горечь во рту. А теперь займите своё место!