Микола Адам - Дочка

Ночью вскочил как ужаленный. Строчки выстраивались в рифмованные строфы.

Миллер позвонил Быковскому, чтобы рассказать о новом произведении. Именно Быковский не однажды повторял, что дружба – понятие круглосуточное. Однако тот не поднял трубки, что не удивительно в три часа ночи. Тогда Миллер набрал номер Алисы. Это же она виновна в том, что родилось стихотворение, с нею и следует поделиться новостью. Он не отвечал за себя в тот момент, был неадекватный, но ему хотелось, чтобы его радость вместе с ним разделил кто-нибудь еще.

Алиса подняла трубку.

– Дмитрий Михайлович, что-то случилась? – зевая, спросила она.

– Случилось! – таинственно ответил Миллер.

– И что? – шепотом продолжила Алиса, невольно втягиваясь в игру Миллера.

– Ты – волшебница, Алиса!

– Очень приятно, Дмитрий Михайлович, слышать это от вас, и я целиком с вами согласна. Но…

– Никаких но! Благодаря тебе я написал стихотворение!

– Правда?! – Алисе понравилось признание Миллера.

– Еще какая! Я стихов не писал сто лет!

– Поздравляю вас!

– Я пришлю его тебе смс-кой.

– Буду с нетерпением ждать.

– Прости, что разбудил, – словно опомнившись, проговорил Миллер.

– Ничего, Дмитрий Михайлович, вы же мой папа, тем более папа-писатель, – нежно проворковала Алиса, – и я горжусь вами и собой. Жду стихотворение! Мне хочется поскорее его прочитать. Не каждый день из-за тебя рождается литературное произведение.

Но Миллер не спешил отправлять стихотворение Алисе. Решил чуть подождать. Пусть оно какое-то время отлежится, до обеда хотя бы.

Работа не работалась. Мысли, связанные со стихотворением и Алисой, сверлили душу. Миллер не сводил взгляда с фото дочери в телефоне, ничего и никого не слышал. Его «отсутствие» бросалось в глаза. Вчерашний «побег» с работы не прошел даром. Миллера вызвали к главному редактору, хорошо, что не к директору, кабинеты которых находились рядом и их разделяла приемная.

Секретарша попросила его подождать, мотивируя просьбу тем, что главный редактор пока занят, точнее, занята – эту должность занимала женщина. Весьма, кстати, симпатичная и не глупая брюнетка лет сорока. Как раз донесся ее голос из кабинета. Татьяна Александровна Медникова, так звали главного редактора, чему-то или кому-то возмущалась, что случалось нечасто. Надо было очень постараться, чтобы она повысила голос. Потом из кабинета выкатился какой-то человек и послышалось: «Проходите, Дима!»

– Нет, ну вы это видели! – не могла успокоиться Татьяна Александровна. – Какова наглость! Он мне угрожает еще! Гений, твою маковку! А двух слов связать не может!

– Это вы о ком? – решил тактично уточнить у начальницы Миллер.

– Не о вас, не волнуйтесь так, – ответила Татьяна Александровна, успокаиваясь постепенно. – Но к вам у меня также вопросы. Садитесь!

Она села за свой стол, Миллер присел на стул напротив.

– Я вас слушаю, – произнесла Татьяна Александровна, пристально вглядываясь в глаза подчиненного.

– Не понял, – пожал тот плечами.

– Не хватало еще, чтобы и вы мне нервы поднимали! – не сдержалась женщина. – Не понял он! А мозги вам на что? Дотумкать не можете?..

Татьяна Александровна вышла из-за стола, прошлась туда-сюда по кабинету, стрясая с рук и плеч невидимый сор, во всяком случае, такое складывалось впечатление. Миллер в очередной раз отметил для себя, следя за передвижениями Медниковой, что его начальница очень интересная и красивая женщина. Среднего роста, фигуристая, с шикарным бюстом и не менее шикарным умом, с густыми вьющимися волосами до плеч и голубыми глазами, под которыми хотя и появлялись гусиные лапки, но нисколько не портили общей картины. Их даже можно было не заметить, если не присматриваться.

– Ну, Димочка, дорогой, – вдруг остановилась она возле него, выдвинула стул из-за стола и села рядом. А «Димочкой» называла Миллера, когда волновалась за него или хвалила за что-то, – вы же взрослый человек, не студент и даже не школьник, а ведете себя как ребенок.

Они смотрели друг другу в глаза. Миллер терялся в небесной синеве глаз Татьяны Александровны. Ему вдруг так захотелось обнять женщину, поцеловать в пухлые по-детски губы в розовой помаде. Может, от близости, может, еще от чего, он не знал.

– Не нравятся мне ваши глаза, Дима, – словно догадавшись о желании Миллера, произнесла Татьяна Александровна. Момент был упущен. Она пересела на свое место. – Так куда вас вчера как корова языком слизала? – спросила в лоб. – Я его ищу по всему издательству, опрашиваю всех, как дура, а он, никому ничего не сказав, уходит с работы посреди рабочего дня с концами.

– Так получилось, Татьяна Александровна, – проговорил Миллер, понимая, однако, что это не ответ.

– Это не ответ, – подтвердила его мысль Медникова. – И он не принимается.

– Я пока не могу вам сказать…

– Вы могли, – перебила Татьяна Александровна, – зайти ко мне и предупредить, что уходите, язык не отвалился бы. Я отпустила бы вас без всяких объяснений с вашей стороны.

– Я знаю, – согласился с ее словами Миллер.

– Так спешили?

– Не очень.

– Что тогда?

– Послушайте, Татьяна Александровна, – внезапно придумал план Миллер, как все исправить, – а приходите сегодня вечером к «Любавушке».

– Неожиданно, – улыбнулась та. Она на секунду задумалась, с интересом взглянув на Миллера, и после сказала: – А знаете, Димочка, я приду.

– И подругу захватите тогда на всякий случай, – понесло Миллера.

– Вы мне все больше и больше нравитесь, Дима! – продолжала улыбаться Медникова. – Наконец проявили инициативу. Хорошо, я подожду объяснений до вечера. А пока вы свободны. В смысле, идите, работайте!

Татьяна Александровна демонстративно раскрыла ежедневник и потянулась к рабочему телефону. Миллер понял, что время валить, и покинул кабинет начальницы.

Он верил и не верил в то, что произошло. Да и как было поверить… Хотя, если подумать, Медникова часто вызывала Миллера к себе в кабинет: редактировать вместе текст уже им отредактированный. Татьяна Александровна всегда читала после него, то ли не доверяя ему, то ли себе. В последнее время засиживались допоздна. Читали и правили вдвоем, точнее, она читала вслух, а там, где ей что-то не нравилось, останавливалась и говорила, что надо переделывать. И они искали замену слов, фраз, предложений, даже целые абзацы заменяли на более четкие и выразительные. Медникова и Миллер сидели рядом, чуть ли не впритирку. Рука женщины нет-нет, да и падала Миллеру на колено и надолго оставалась там или накрывала его руку с компьютерной мышкой. Иногда Татьяна Александровна озадачивала его каким-нибудь вопросом, непосредственно касающегося текста, над которым работали в тот момент, и пристально смотрела ему в глаза, придвинувшись вплотную. Может быть, она ждала ответа, а может быть, чего-то другого, обольщая шикарным бюстом под расстегнутой на три верхних пуговицы блузкой и опьяняя горячим дыханием. Миллер тогда морщил лоб, задумывался над вопросом и, хотя и поглядывал в ложбинку между белых грудей Медниковой, никаких попыток к близости с ней не предпринимал. Вполне возможно, что зря. Как он мог знать, что начальница к нему не ровно дышит. А она, видимо, разочарованная тем, что Миллер, точно слепец, никак не мог догадаться, чего хочет женщина, оставаясь с ней наедине, когда на работе, кроме охранника на первом этаже, никого нет, демонстративно зевала и отворачивалась от него. Спрашивала потом, придумал ли он ответ на заданный вопрос, он что-то отвечал невпопад, но она уже не слушала его, поскольку всегда имела свой вариант ответа на любой вопрос.