Петр Алешкин - Беглецы. Роман

– Ой! – воскликнула огорченно и удивленно Светлана, взглянув на часы. – Как время летит!.. Мне же надо собираться, готовиться к поездке… Все так стремительно! – Она встряхнула челкой, и лицо ее вмиг изменилось, стало озабоченным, настороженным. Глаза померкли, словно кто-то мгновенно стер их блеск. Перед Анохиным сидел другой человек.

Он правильно понял, что изменение это не связано с ним, но расспрашивать не стал, позвал официанта, расплатился и повез ее в общежитие. По дороге молчали. К нему вернулась прежняя, но на этот раз глухая, не столь гнетущая, тоска, скорее печаль. Он изредка быстро взглядывал на сидевшую рядом задумчивую Светлану и думал: зачем, зачем он берет с собой эту совсем юную девчушку? Не принесет ли он и ей и себе одни страдания? Кому это нужно? Но бес подсовывал ему в ответ лицо Светланы, во время его рассказа о писателях в ресторане, ее необычные брови вразлет, челку, ямочки, влажную от вина алую губу, и сердце Анохина вновь сжималось от нежности, от томительной радости, от мысли, что девушка не могла так искусно притворяться, делать вид, что ей интересно слушать его. Надо думать, ей действительно было приятно провести с ним вечер. Они коротко, сухо, по-деловому договорились о завтрашней встрече перед поездкой в аэропорт.

– Спасибо за вечер! – улыбнулась ему, сделала Светлана свое лицо на мгновение прежним, милым, но оно сразу же погасло, посуровело, помрачнело, и девушка живо, решительно выбралась из машины.

В аэропорт проводить отца неожиданно приехала Оля. Появилась она, когда Дмитрий Иванович и Светлана стояли в очереди к таможенному посту. Девушка была молчалива, напряжена, хмурилась почему-то и заметно волновалась. Беспокойство ее росло по мере приближения к таможенникам.

– Что-то не так? – не выдержал, отвлекся от своей жгучей тоски, спросил участливо и нежно Дмитрий Иванович.

– Все в порядке, – поспешно и как-то суетливо ответила она.

И в это время он услышал от барьера голос дочери.

– Па-ап! – кричала она и махала рукой, чтобы обратить на себя его внимание.

Дмитрий Иванович увидел Олю, шагнул через плотно стоявшие на полу чемоданы, сумки, пробрался сквозь толпу улетающих и чмокнул дочь в щеку.

– Зачем ты?.. Я же говорил, провожать не надо. Мы же простились… Или снова деньги понадобились?

– Я просто так… Она с тобой? – удивленно, недоуменно, настороженно и неприязненно глядела Оля в сторону Светланы, которая тоже не сводила с них глаз.

– Да… Переводчица, – запнулся, запутался Анохин.

– Эх, папа-папа! – потерлась лбом о его зеленую майку Оля.

Вспомнилось все, и снова боль вспыхнула, кольнула сердце. Стало горько до тошноты, до слабости в ногах. Глаза его повлажнели. Он сильно прижал голову дочери к своей груди, потом отстранил ее, сжал ладонями щеки и стал быстро целовать лицо дочери, приговаривая между поцелуями:

– Иди… поезжай домой… Я тебя люблю… Помни об этом… чтобы не случилось, помни!.. И маму я любил, сильно любил…

– А сейчас? – выговорила она сквозь его поцелуи.

– Ступай. Моя очередь подходит… – поцеловал Дмитрий Иванович дочь в последний раз, чувствуя на губах ее слезы, легонько оттолкнул, быстро повернулся, чтобы не разрыдаться на глазах у всех, стал торопливо, не оглядываясь, продираться назад, к Светлане. Пробрался, выдохнул чересчур оживленно и наигранно бодро, чтобы скрыть раздирающую грудь тоску.

– Слушай, я совсем забыл спросить, ты английский знаешь?

– Я думала, ты знаешь… – растерялась, удивилась Светлана.

– Ну да, ты же меня за переводчика приняла, – делано засмеялся он, думая о дочери. – Вот так штука! Как же мы машину будем брать? Я знаю английский в пределах деревенской школы… Два слова связать смогу, но понять в ответ ни одного.

– А я только что сдала зачет.

– Ну, тогда мы живем, разберемся…

– На меня плохая надежа… Это дочь?

– Да… Проходи, наша очередь.

Таможню прошли быстро, без задержки. Вопросов к ним не было.

– Теперь все? Мы за границей? – торопливо, с радостным возбуждением спросила Светлана.

– Нет еще. Багаж сдадим, места в самолете получим, пограничников пройдем, тогда будет все!

Светлана вдруг снова умолкла, замкнулась, ушла в себя. Молчала до тех пор, пока не прошли погранич-ников.

– Вот теперь мы за границей, – вздохнул тяжко Дмитрий Иванович, пряча паспорт в бумажник. Они стояли возле стеклянной витрины магазина.

Светлана вдруг, прикусив нижнюю губу, засмеялась чему-то и внезапно боднула Анохина, ткнулась лбом ему в плечо. Он чуть не выронил бумажник, живо ответил на ее нежный порыв, прижал к себе и клюнул в лоб.

– У тебя, я заметила, весь паспорт в визах. Свободной страницы нет.

– Работа такая… А теперь двинем в буфет, примем по бокальчику шампанского, чтоб дорожка легкой была.

– С удовольствием! – воскликнула она, и челка ее задорно дернулась на лбу. Глаза ее блистали, с щек не сходили ямочки. Она вся сияла, светилась радостью, торжеством, упоением, словно после важной победы.

«Поразительно, как быстро она меняется!» – отметил он про себя, взлетая по лестнице на второй этаж, где был буфет.

В самолете она села к окну. Молча, жадно смотрела в иллюминатор, как мелькают под крылом серые бетонные плиты, все быстрее несутся, сливаются в сплошную, летящую полосу и вдруг резко как бы застывают на месте и начинают стремительно уходить вниз. Уши закладывает. Лес, дома, дорога, машины на ней уменьшаются, удаляются. Замелькали серые клочья тумана, и земля исчезла в серой мгле. Видно только, как крыло самолета, рассекая туман, накреняется вниз. Начинает мутить и становится чуточку страшно. Светлана повернулась к Дмитрию Ивановичу, улыбнулась устало, грустно:

– Летим… Почему у тебя в глазах такая тоска?

– Не обращай внимания. Это от страха перед высотой, – усмехнулся, кинул он, стараясь сделать голос бодрым, заглушить тоску, и быстро заговорил. – Лететь нам долго… Будем пить, слушать музыку, кино смотреть, разговаривать, спать. На все время хватит!.. Ты знаешь, когда я в первый раз летел в Штаты, я до того устал, намаялся, вошел в номер гостиницы в Нью-Йорке, сказал своему напарнику, что на минутку прилягу, бухнулся на кровать прямо в джинсах, в кроссовках и за секунду вырубился! Такое со мной никогда не бывало. Засыпаю я долго… Поэтому надо нам иметь это в виду, расслабиться в полете. – Вдруг ему вспомнились строчки стихов, и он с грустной усмешкой прочитал их вслух: – «И куда б не лететь через весь этот мир заполошенный от себя самого не уйти, видно, мне никуда…» – И без перехода воскликнул: – Давай пить, гулять! Все к черту! Есть ты да я! – вытянул он кейс из-под сиденья, вытащил плоскую бутылку коньяка, сухое красное вино. – На такой высоте радиации до черта, нужно пить красное вино… Ты что, вино или коньяк?