К. Л. Тейлор - Сестры лжи

– Да-да, все проверю, не волнуйся.

– Ладно, не буду. – Шейла улыбается, вскидывает ладонь в прощальном жесте, затем исчезает в коридоре.

Секунд через тридцать тренькает колокольчик, что над входом: всё, ушла. Я выуживаю письмо из корзины для бумаг, засовываю в задний карман джинсов, тянусь к своей «почтальонке» и достаю оттуда мобильник.

Две эсэмэски плюс один непринятый звонок.

17:55 – СМС, от Уилла:

« Напоминаю: вечером наш ужин. Х ».

17:57 – входящий, от Уилла.

17:58 – СМС, от Уилла:

« Решил уточнить: ты не против окуньков? Я помню, ты говорила, есть рыба, которую ты терпеть не можешь, только из памяти вылетело: то ли окунь, то ли карась. Не сердись, если я перепутал. Если что, успею заскочить в супермаркет и все переделать! »

Тьфу ты, я и забыла, что нынче вечером еду к Уиллу…

Мобильник заходится трясучкой у меня в руке, в воздухе расплывается электронное звяканье.

« Уилл ».

Возникает желание мазнуть пальцем справа налево, снимая входящий и притворяясь, что занята по горло, но ведь он только пуще разойдется, возьмется названивать…

– Аллё? – вжимаю я телефон в ухо.

– Джейн! – восторженно восклицает он, голос так и тает от вложенной в него теплоты.

– А, привет! Извини, я не перезвонила насчет ужина, у нас тут такая запарка… У одного кобеля взрывной понос развился, так что пока ему клетку отчистила, потом со стиральной машиной провозилась, в общем…

– М-м… Взрывной понос, говоришь? Эх, люблю я твой сочный слог!

И заливается смехом. Я бы тоже с удовольствием повеселилась, да только не могу сейчас.

– Ну так чего? На ужин-то придешь или как? – В его голос вкрадывается пусть и легчайшая, но явная нотка настороженности. Наши с ним отношения не оперились в очень многих смыслах. К примеру, мы до сих пор силимся подать себя в наилучшем виде, пробуем воду ногой, пытаемся распознать, чего каждый из нас собой представляет. – Потому как, знаешь ли, мы с Хлоей об заклад побились.

Хлоя – его дочь, ей девять. До официального развода с ее матерью дело еще не дошло, но они уже полтора года живут отдельно; к тому же, если верить Уиллу, все у них закончилось гораздо раньше.

– И на что вы побились?

– Она говорит, что ты до утра не доживешь.

– Да ладно… Ты взаправду такой плохой повар?

– Мы когда первый раз свозили ее на пикник с костром, она втянула носом воздух и заявила: «Пахнет, будто папа на кухне».

А вот сейчас я не могла не рассмеяться, и все напряжение как рукой сняло.

– Короче, буду через полчаса, – говорю я. – Вот только двери позапираю, а потом в душ надо заскочить.

– Вот еще, – негодует Уилл. – Едва я размечтался понюхать, что такое взрывной понос…

– Сам ты понос, ей-богу, с такими шуточками!

– И все же я тебе нравлюсь. Отсюда вопрос: что это нам говорит о твоем характере, а?

Первым делом запираю входную дверь, потом через черный ход выхожу на собачий двор. В ту же секунду меня оглушает остервенелый, захлебывающийся лай. Обхожу площадку, проверяя дверцы всех конур без исключения, а заодно убеждаюсь, в чистоте ли подстилки с игрушками, достаточно ли воды в мисках и прочее. Вообще-то, я еще в конце дежурства осмотрела все наше хозяйство, но ради очистки совести делаю это еще разок, прежде чем завершить день. Свернув за угол, иду под усиливающийся лай и лязганье, потому что Люка, Джаспер, Милли и Тайсон что есть сил кидаются грудью на сетку, давясь злостью. Один лишь Джек стоит неподвижно, молча следя за мной единственным зрячим глазом.

– Все с тобой обойдется, – мягко говорю я ему, специально отведя взгляд в сторону. – Все будет хорошо.

Его хвост немножко дергается вправо-влево. Он хочет меня в друзья, но не знает, можно ли мне верить. В отличие от Люка, Джаспера и Милли, Джек не попадет на веб-страничку для тех, кого отдадут в хорошие руки – даже по истечении семидневного карантина и курса наблюдений. Нет, как и в случае Тайсона, мы продолжим за ним приглядывать до тех пор, пока дело его владельца – о жестоком обращении с животным – не рассмотрит суд. Кто знает, когда это случится… Он вообще может зависнуть здесь на месяцы, хотя я тоже никуда уходить не собираюсь. Вернее, не собиралась, пока не объявилась эта чертова писулька…

Я проверяю вторую псарню, затем иду на тот конец площадки, где у нас устроена гостиница для котофеев на передержке. Пара постояльцев бьют лапками по стеклу, жалостливо мяукая, но все прочие меня в упор не замечают.

Быстро обхожу блок мелких животных, проверяя запоры дверей и окон. Здесь куда тише; бледный призрак – мое собственное отражение – преследует меня от одной оконной рамы к другой, пока я торопливо пересекаю коридор. Когда я вновь выхожу на воздух, уже совсем темно.

– Привет! Привет!

Я аж подскочила. Ну, зараза! Это же Фрэнки, наш попугай, торопится в мою сторону через всю вольеру. Он кладет голову набок, прилипнув ко мне блестящей бусинкой глаза.

– Привет! Привет!

Его бывший хозяин, отставной пехотный майор по имени Джефф, обучил попугая виртуозно материть ничего не подозревающих свидетелей Иеговы и коммивояжеров, стоило тем постучаться в квартиру. Но когда Джефф умер, никто из родственничков почему-то не захотел приютить Фрэнки, вот он здесь и оказался. Пташка, между прочим, серьезных денег стоит, так что вряд ли он у нас надолго задержится. Однако приходится принимать меры, когда к нам заглядывают чувствительные натуры. Гоним их мимо вольеры чуть ли не бегом.

– Пока-пока, Фрэнки, – бросаю я, направляясь на главный выход. – До завтра.

– Сучка! – скрипит он мне в спину. – Пока-пока, сучка!

Уилл уже минут десять что-то говорит, а я в толк взять не могу, что он хочет сказать. Начал с того, что нынче утром у них в школе приключилась забавная вещь: мол, один третьеклассник, читая вслух текст по природоведению, упорно называл мышонка мошонкой; затем, однако, наша беседа ушла в сторону, и, судя по выражению его лица, моя веселая улыбка и энергичное кивание не очень-то вписываются в характер ожидаемой реакции.

А все потому, что письмо мне чуть ли не дырку прожгло в джинсах. Не иначе, какой-то журналюга его прислал, иного логичного объяснения не подыскать. Но тогда почему он не подписался? Почему не вложил визитку? Или, может, хочет меня сначала помариновать, чтобы язычок развязался, чтобы я сама им все выложила? Ведь пять лет прошло, как я вернулась в Британию, и четыре – с того момента, как газетчики в последний раз пытались уговорить меня продать интервью. Так почему это случилось именно сейчас? Разве что… Гм. Пятилетняя годовщина нашей поездки в Непал?

– Стало быть, соврала, да? – спрашивает тут Уилл, и я вскидываю глаза.

– Чего?