Евгений Триморук - Альманах «Инверсия». Выпуск первый

В итоге он попросил у Белого Короля и уполномоченных представителей Чёрного Короля предоставить ему небольшой клочок земли в личное владение, исключив его из зоны интересов обоих Королевств. Естественно, всё это было зыбко, временно, эфемерно, как и прочее в этом нестабильном мире, где клятвы нарушались, друзья предавали и законы существовали лишь для того, чтобы жить им наперекор. Но всё-таки он мог выиграть время и хоть какое-то время пожить для себя, теперь, когда он ощущал, что больше никому ничего не должен и ничем не обязан. За исключением разве что того, кто вёл его всё это время, стоя в тени за доской.

Разумеется, его многие не хотели отпускать. И дело тут было не просто во всеобщей любви. Просто он знал слишком многое и, оставаясь без контроля, мог быть столь же потенциально опасен, как ранее – потенциально полезен. Как бы то ни было, сославшись на то, что подобные вопросы не решаются в одночасье, власть предержащие заверили, что – в знак любви и дружбы их народов – четыре клетки в центре доски, долгие годы считавшиеся спорными территориями, переходившими из рук в руки как наиболее ценные, отныне переходят во владение Белого Коня. Разумеется, как только будут улажены все надлежащие правовые формальности и проволочки.

Другая просьба великого путешественника была ещё более странной – взять на казённое попечение осиротевшую пешку его приятеля, Чёрного Коня (который, как стало ему известно, погиб при загадочных обстоятельствах), позволив ей выучиться на Ферзя. В этот раз он ввёл многих в настоящее недоумение, хотя этот поступок действительно в какой-то мере послужил пусть и временному, но настоящему укреплению дружеских отношений между долго враждовавшими народами. Во все времена были и будут как те, кому война нужна как воздух, так и те, кто устал от бесконечных боёв и готов был брататься со вчерашними неприятелями, – это было естественно.

Белый Король, не желавший отдавать того тайного приказа, который он, по его глубокому убеждению, был вынужден отдать, исходя из сложившихся политических реалий, долгое время вспоминал многочисленные заслуги без преувеличения великого Белого Коня и, прежде всего, то, как Белый Конь лично спасал Его Величеству жизнь, а позднее – совершил своё знаменитое путешествие. А, впрочем, кто ж был ему виноват, что эксцентричный сторонник, логика поступков которого всегда оставалась для него загадкой, примет столь странное решение, создавшее массу ненужных сейчас проблем?

Белый Король пророчил его себе в преемники и мог бы, оставив власть в руках прославленного героя, уйти на заслуженный отдых, а теперь – пускай пеняет на себя…

В задумчивости и грусти Белый Король восседал за столом, на котором располагалась тактическая карта военных действий, по сути являвшаяся уменьшенной версией шахматной доски с уменьшенными версиями расставленных на ней фигур. Подманив к себе молчаливую и грозную Белую Ладью, он с глубоким нежеланием исполнил свой прямой королевский долг, отдав ей предельно короткие и ясные распоряжения касательно судьбы Белого Коня.

Необходимо было прождать какое-то время, когда все страсти поулягутся, а затем – тихо и аккуратно устранить потенциальный источник угроз, представив всё дело так, чтобы подозрение пало на Чёрных. Это называлось «политика».

Фактически Белый Конь ни секунды не сомневался, что так и будет. Но он просто устал. От всего. И от всех. И теперь, вдыхая родной воздух на клетке «g1», он ощущал, что знает настоящую цену счастья. Закусив колосок, он лёг посреди тёмного поля и, наконец, задремал. А чья-то рука незаметно для всех забрала его с доски, переставив на другую, где ждал его белый шарик по имени «Пёс», бродивший в сопровождении Чёрного Коня, который, впрочем, теперь не был ни Чёрным, ни Белым. Там не было войн, там не было злобы, там не было подлых ударов в спину. Зато там пел дивным голосом настоящий соловей, от которого пахло ароматами цветущей весны, и были ответы на все вопросы.

Мучительное беспокойство. Я не сплю, но и не бодрствую. Все смешалось и искажается. Ночь – упала на крыши, остатки людей, тени. Макеты пробудившихся, как аневризма, некогда светлых в горизонт взоров. Митра спит в кроватях спелого облака. Тротуары цветут под истощенный, постгеморратическо-анемийный свет возрастающей луны.

Перед сном я читал о жизни Якова Уберблика. Опубликованную статью, в местном еженедельнике «Новый день». Это была наша первая встреча. Я его представил в голове, не по описавшему его тексту, а по мысли.

«Если бы земля стала вдруг реминисценцией неба, а небо реминисценцией земли, жили бы мы в небе?»

Образ жизни в небе, не такой близкий – казалось образу жизни моему. Вдруг заставил в моем мозгу вырасти огромной глыбой, образ жизни на небе.

Я иду по небу. Пробиваю грудью густые облака, свежесть, воздух облизывает мое тело.

Там, наверху, что-то творится. Аккуратными пятнами видно как лежат поля. Как город пускает ядовитые струи плотного дыма, лицо города снизу округлое, серое, с вкраплениями синих, золотых, красных точек.

Эти точки, не считая круга озер и квадратов полей, заставляют пристальней потупить взгляд, пытаться разглядеть то, чего нет. Как порой невольно мы провожаем взглядом самолет далеко в небе, пытаясь разглядеть то, чего не можем.

Мне нет охоты смотреть на эти точки, на квадраты, на круги, на это новое небо, в нем нет бесконечности. Оно исчерпаемо во взгляде.

Мне хочется прогнать его.

Оно не говорит мне о чем-то бесконечно важном. О чем то таком, что я не пойму или не найду в себе. Оно как крупное, невыразительное создание, топорщится аспидного цвета глазами. Стремится обратить на себя мой взор.

Все наполняющие это небо – не свободные птицы, легкомысленные облака. Не светят эти огни как звезды, не хотят рассказывать не о чем.

Задрав до горла ткань одеяла, маскируюсь от беспокойства луны. Искусственно во сне перед ней. Сплю и вижу сны.

Добровольно или нет, отчетливо в глазах расплываюсь в редком тумане сна.

Уберблик поник, она ему не нужна, не знает жизни. А она (жизнь) преследует. Навязывая людей, отношения, всю нелепость своего создателя.

У моста.

Плещется вода. Он целиком в ее холодных объятиях. Предсмертные судороги. Ах, если бы так. Иначе просто вода, просто течет, отражая небо, мерещится смертью.

Болтается шарф приносимый ветром слева. Как пламя, светится взор, устремленный по сторонам моста, на воду. Так близко. Так близко еще не было. Что там, за неуверенным движением? Единственным шагом в ночь облака, скользящего по воде. За его взглядом следил кто-то еще. Кто-то там, на той стороне. Тот, кого спрятала тень аллеи. Свидетель трагического момента, наступившего по вине шага. Ему безопасней под красной рожей рябины. Грузом упадет на дно его души подсмотренная смерть.