Сен Весто - ЛУННАЯ ТРОПА. Сказка для всё познавших

Гонгора, кашлянув, подался всем корпусом в сторону, устраивая подпопник удобнее, достал из «бардачка» рюкзака катушку толстой лески, рулончик синей изоленты, вонзил в траву перед собой отмытый нож и, спрятав пальцы глубоко в густой холодной шерсти под ухом у Лиса, спавшего рядом, стал глядеть в огонь.

… вот здесь , говорил он, торжественно приподнимая подбородок и понижая голос. Вот здесь мы будем особенно скромны, как никогда свежи, взыскательны и честны перед собой. Все равно нам уже не успеют помешать, они останутся тем же, чем были. Все равно они будут есть, невыразительно помигивать, привычно пачкать, терпеливо размножаться и ждать, когда на те высоты, куда можно добраться, лишь изменяясь, подвесят канатную дорогу, чтобы они все вместе смогли насладиться оттуда прекрасным видом новых вершин и открывающимися взору перспективами: прижимая к носу кислородную маску и не отрывая широкого зада от нагретого сиденья…

…легко видеть, что в силу ограниченности сознания есть вещи почти представимые, малопредставимые и не представимые в принципе, и это хорошо, поскольку есть действительно сложные вещи, на которые удобно смотреть краем глаза и которые, упаси случай, нельзя трогать холодными пальцами. Натыкаясь взглядом на то, что растет и развивается, держите руки за спиной, чтобы познать, не стремитесь во что бы то ни стало остаться самим собой, ибо стебель, уже сорванный, и не тронутый – миры, не соприкасающиеся ни в чем…

…Двусмысленность положения подтверждает то, что даже самая неосторожная притча не отбивает у них охоту жить – они просто ее не видят. И тогда рано или поздно закрадывается наконец то же сомнение, а стоит ли оборачиваться назад, стоит ли вперять вдаль неподвижный взгляд свой и пытаться заставить почувствовать этот омертвляющий запах чужеродного самовлюбленное окружение с естественными пристрастиями, в сущности, не изменившимися за последние сто тридцать тысяч лет? Не следствие ли того – громкие требования стать чуть ближе к читателю? Но здесь заведомо разные уровни восприятия, у кого-то в голове включен необходимый инструмент, у кого-то нет. Там включать просто нечего. И, кстати, ближе к какому именно читателю надлежало быть, вопрошали друг друга огорченные бестолковостью окружения и обвинениями в умозрительности рецензенты; к свято уверовавшему в свою правоту и погрязшему в непреходящих заботах и отправлениях? Здесь неблагодарная сама по себе идея объяснять гейдельбергскому человеку достоинства цветного телевидения перед спутниковой системой наблюдения за отдаленными космическими объектами предстает в новом свете. …Но конечно, нам хорошо сейчас рассуждать, мы не говорили к вечности, мы не шлепали по ягодицам академичность, мы даже не знали, откуда готов подуть ветер, чтó ему до обвинений вечно-сытых, психологических этюдов образованных недругов и прочих наукоообразностей с непринужденным жонглированием терминами, фактами и автоматными гильзами, с брызганьем слюной типа «воинствующий интеллектуализм босых кинологов от аскетизма» с вездесущей проклятой страстишкой к парадоксам в рвении если не сорвать зеленый стебель, то хоть занюхать его до полного умертвия. Всех этих полумертвых от избытка свежего воздуха натуралистов и бледных червячков сильнее всего почему-то раздражало предложение не изменять, но изменяться самому. Сегодня мы знаем, что в некоторого рода вещах много важнее не столько конечный результат, сколько процесс. Опыт еще нерожденных поколений?..

…злые языки говорили, что один и тот же кабинет редакции с надолго, по-видимому, засевшей там редакторшей ему каждый раз приходилось брать буквально с боем, ему не могли простить некоторых околонаучных зарисовок и предопределений подобных тем, что женщин он всегда был склонен рассматривать по большей части как ходячий инкубатор в режиме ожидания. Когда кто-то однажды при нем не удержался от соблазна и задал вопрос, один из тех, которыми за неимением других терзается всякий раз жизнедостаточное окружение, сталкиваясь с чем-то, не умещающимся в рамки представлений, осведомившись в том ключе, что как это у него там на личном фронте, общественность желает знать, в силу каких же таких обстоятельств известный ученый оценивает окружающих женщин как журнал для деловых людей с информацией не первой свежести, тот спокойно, в своеобычной сдержанной манере попросил передать общественности, что утомлен однообразием движений.

Еще рассказывали, что своей неслыханной работоспособности он добился, каким-то образом сумев едва ли не целиком исключить из своего жизненного цикла, сильно напоминавшего по строгости распорядок даосского монаха, время, отведенное у других под обычный сон, и когда остальное человечество традиционно проводило годы и годы в мирном сносозерцании, он употреблял их по иному назначению, цена же, которую он заплатил, добровольно расставшись с бессознательной третью жизни, не виделась ему чересчур высокой, отнюдь. Воистину, сходились во мнении наблюдатели, день мудреца длиннее жизни глупца.

…известный анекдот о ядовитом старом змее с телом цветущего юноши. Это как однажды на каких-то будничных торжествах у дендрариума возле нового корпуса теоретических исследований чего-то там прикладного, во дворе, чистеньком, умытом и уже озелененном, прозвучал вопрос, насколько далека от своего завершения новая философская система, взращиваемая в тиши неприступных гор, тот ответил, что впервые об этом слышит, что он никогда на своей памяти не претендовал на роль отца новой философии, он же в конечном счете всего лишь зоопсихолог, хоть и незаурядный, и вообще его неправильно поняли, было у него, как оказалось, одно лишь желание утвердиться, оставить пред монолитом авторитета науки свой скромный след. Однако неразумным было бы исключить такой вариант событий, когда кое-какие из его старых идей все же начнут работать – при добросовестном соблюдении всего лишь двух условий: это полное отсутствие к ним веры при полном их понимании в ряду замечательных в своей однородной первородности достаточно молчаливых последователей на протяжении что-то около двух-трех-пяти поколений. Вот, ему же… Ну, а ему дайте вот только оставить свой след – в этом самом месте проклятый Нержавеющий Змей принимается озираться с видом скучающим и очень серьезным и шагает затем в направлении свежевспаханного газончика. И что же ныне? А все, как и ожидалось кое-кем из числа наименее серьезной части наблюдателей. Разношерстные угрюмые группки «последователей», по большей части, длинноволосые, босые и небритые юные почитатели альпинизма и страшных научных сказок в пончо и с мокасинами на поясах водят теперь кругом несчастного газона хороводы, эпатируют общественность, цитируют свое многорукое божество слева направо, задом наперед и жгут свечи – с неистребимой верой в небесно-чистое научно предсказанное будущее и при минимуме холодного сознания.