Юрий Окунев - Сомелье по вызову

Это длилось вечность. Ту самую, когда нет времени и опоры. Ту самую вечность, которой пугают и которую сулят. Вечность – это просто отсутствие часов на стене, неумение распознать время.

Но даже вечность заканчивается.

Волны сменили свой ритм. Из плавного ровного движения они превратились в дёрганые, резкие, болезненные. Сквозь плотный занавес стали просачиваться запахи, звуки, ощущения.

Запахи были знакомые и приятные: аромат одеколона, женских духов, дорогой крем для кожи. Вокруг этого танцевал запах чуть кислого вина, с ноткой мускуса. И как легкая полироль, всё это покрывал запах старого дерева, пыли и влаги.

Звуки были менее приятными: громче всего стоны, будто кому-то плохо на соседнем этаже. Затем какие-то крики, но будто с улицы за плотно закрытым окном. И барабанная дробь, ускоряющая свой темп и увеличивающая громкость.

Самыми неприятными были ощущения: давило грудь; какие-то тонкие щипцы вонзались в руки и плечи, трясли и стучали. И в лицо в такт обезумевшим волнам впивались острые осколки стекла.

Стекла от разбитого бокала.

Всё встало на свои места: и запахи, и тонкие пальцы Карен, стремящиеся привести Джека в чувство, и топот бегущих к ним спецов винодельни. А стоны, судя по всему, принадлежали самому Джеку. Открытие глаз стало событием покруче, чем презентация МакДональдса в захудалой стране. Сразу посыпались вопросы из серии «Ты меня слышишь?», «Как ты?», «Ответь!».

Разве непонятно, что это нереально сложно…

Но всё-таки, собравшись с силами, Джек просипел:

– Я жив, – и подумав мгновение, добавил. – Воды!

Подбежавшая в этот момент Мария Хуарес протянула стакан, в который как раз налила воды из кувшина. Дрожащие пальцы аккуратно взяли стакан, но, если бы не тонкие пальцы Карен, нежно обхватившие дно посуды, лежать бы ему рядом с осколками от бокала.

Это было их первое касание с тех пор, как Джек дружески обнял Карен рядом с больницей. И в этот раз ощущения были совершенно другими…

Выпив воду, Джек почувствовал себя гораздо лучше. Будто смыло пелену с глаз. По крайней мере, её размазало достаточно, чтобы увидеть окружающую обстановку. И она несколько отличалась от того, что он помнил.

Коридора не было. Вокруг были сухие кирпичные стены с округлыми потолками. Ровный бетонный пол, на котором он сейчас полулежал, был покрыт лишь осколками да небольшими островками пыли по углам. За спиной мисс Монтесорри располагалась большая металлическая дверь, сейчас открытая, из-за которой выглядывало несколько озабоченных испанских лиц. На людях были белые халаты, сеточки для волос, бахилы.

Сделав небольшое усилие, Джек посмотрел за спину: там стояли внушительные, почти с него ростом, бочки. К одной из них уже был прикручен краник, и судя по каплям на нём и на полу, вино из новой бочки уже продегустировали.

Джеку осталось лишь соединить несколько точек в пространстве и времени, чтобы понять, что он как-то попал из больницы в винодельню. И явно не через пресловутый туннель, ибо вони и гари больше не чувствовалось. Даже Джим смягчил ехидную улыбку, будто подбадривая человека.

– Что происходит и как я сюда попал? – тихо спросил Джек у Карен. Девушка заботливо ответила:

– Ты стоял, пил вино, раздумывал, как описать вкус. Слушал мою болтовню. А потом – бах! Прошипел что-то про Ктулху и упал на пол. Начал стонать. Прошло минут пять, за это время Мария сбегала за водой, а Рон вызвал врача – ждёт скорую снаружи.

Джек хмыкнул.

– Я бы хотел уточнить, как я попал в bodega после больницы.

У девушки округлились глаза:

– Ты что, не помнишь?

– Помнил бы – не спрашивал бы, наверное? Я так понимаю, что я всё-таки на работе?

Карен помолчала, оценивающе глядя на лежащего на полу мужчину. Однако не увидела ни смеха, ни признака шутки. Она покачала головой:

– Давай ты встанешь с пола, мы отойдём, и я расскажу, – после чего приказала заглядывающим служащим прибраться и принести чистый халат для Джека. Оставив Марию Хуарес в одиночестве, молодые люди отошли в сторону. Здесь мужчина увидел, что на маленьком столике стоят отпитые бокалы с вином. На одном из них была губная помада, как у Карен.

– Я даже не помню, как мы привели себя в порядок…

Мисс Монтесорри заглянула в глаза Сойеру:

– Не помнишь, КАК мы приводили себя в порядок? – интонация явно намекала, что в процессе происходило что-то большее.

Джек напряг память, но кроме коридора, ничего не всплывало. Обращаясь за поддержкой, он посмотрел на своего вечного спутника-осьминога. И блеск металла, как проблеск воспоминания, стал путеводным маячком…

…Он сидел на диване, в халате после душа. Грязную старую одежду выбросили, а взамен принесли новую. Карен принимала душ на втором этаже, пока Джеку предоставили в распоряжение ванную комнату на первом. После больницы мисс Монтесорри пригласила его к себе домой, недалеко от винодельни.

Джек, как нормальный мужчина, закончил ванные процедуры гораздо раньше, чем девушка. И не желая тратить времени просто так, достал купленные на заправке салфетки и начал протирать Джима. Именно за этим занятием его и застала Карен.

– Неужели он так быстро успел покрыться копотью?

Джек покачал головой:

– Дело не только в гари. Этот кулон сделан из серебра. Особенность этого металла в том, что он темнеет от времени. Но ещё и от негативных эмоций, как собственных, так и чужих: злость, страх, зависть, оскорбления.

Он бросил взгляд на девушку и закончил:

– А негативных эмоций за последние пару дней было предостаточно.

Карен коснулась руки, полирующей серебряного осьминога, провела пальцами по запястью.

– Это верно – последние два дня были далеко не радостными, – она приблизила лицо к Джиму, будто рассматривая его. А затем, оттуда же снизу, глянула прямо в глаза Джека. Он открывшегося вида у мужчины перехватило дыхание.

– Может, нам стоит добавить в жизнь немного положительных эмоций?…

Джек потряс головой. Дальнейшие воспоминания снова покрывал туман, разве что какие-то пятна и образы проскальзывали: как он застёгивает рубашку, как их приветствуют Мария Хуарес и Рон Гидеон рядом со входом. Потом он помнил запах каберне, шутку про то, что это далеко не самый его любимый сорт, но тем беспристрастнее он будет при его анализе. И вот он делает глоток, анализируя вкус, вспоминая мистера Хавьера и то, как он бросил им в спину фразу. После этого он очухивается на полу.

– Джек, ты что-то вспомнил? – голос девушки вернул его обратно в погреб винодельни. – Хоть что-то?

– Что-то вспомнил… – девушка замерла. – Помню, как вышел из душа. Как чистил Джима, в смысле, осьминога. Потом помню, как ехали сюда, наших коллег по несчастью. Как налили бокалы и как мы все его пригубили. Ты сетовала, что нету Хавьера. И всё.