Михаил Огарев - Страсти в неоримской Ойкумене – 1. Историческая фантазия

Спрыгнув с валуна и осторожно обогнув заросли высокой крапивы, я вступила в неширокий проход, по обе стороны которого бесконечной угрюмой вереницей тянулись одинаковые гаражи кооператива «Ромул и Рем». Большие квадратные коробки, сложенные из неровного, грубого камня. В них зимой размещались прогулочные колесницы, а летом – расписные возки небогатых горожан. Нехватка свободного городского пространства вынуждала строить на окраинах, почему-то тоже в тесноте и скученности. Увешанные громоздкими замками, заросшие мхом и отвратительно пахнувшей плесенью, эти неуклюжие строения казались давным-давно покинутыми. Во всяком случае, за восемь лет постоянного хождения мимо них мне ни разу не довелось увидеть никого из хозяев. А вот разных отщепенцев, подозрительных бродяг и тому подобных неприятных личностей сколько угодно.

Поворот следовал за поворотом, но ничего не менялось. Разве что мусора становилось больше, и Кербос то и дело проявлял к нему повышенный зверский интерес, явно чуя нечто съедобное или пикантное. Впрочем, так он отвлекается только по утрам, а вечерами бежит рядом со мною, напряженный и внимательный. Наверное, тоже понимает, что опасность чаще всего приходит из мрака.

Наконец, недалеко от выхода из этого лабиринта мы миновали самый неприятный участок пути, где росшие за гаражами дикие яблони подступали к ним так близко, что их перепутанные ветви образовывали над погнутыми крышами настоящие лиственные шатры. Там постоянно ночевали нечесаные, немытые, неухоженные и донельзя ленивые представители той самой опустившейся бездомной черни, которая органически ненавидела всё на свете и столь же упорно всему завидовала, что вполне согласовывалось с диалектикой Аристотеля. После краха политики повсеместного насаждения коллективных сельских хозяйств, столь угодных сердцу предыдущего Императора (говорят, из-за чар халдейских мудрецов, кои в изобилии подвизались при его дворе), вся эта внушительная масса озлобленных неудачников хлынула в города, где продолжала активно бездельничать и не менее активно сетовать на свою злую судьбу. А также попрошайничать у храмов, перед рынками и на площадях, шокируя воспитанное патрицианство и всадничество. А еще разбойничать.

Я осторожно покосилась вверх – и сразу же наткнулась на мутный, неподвижный взгляд, устремленный на меня с одной из крыш. Его владельцу было настолько тоскливо после очередного алкогольного излишества, что он даже не стал тратить время на традиционные жалобы и нытье, а сразу с надрывом произнес:

– Не пожертвует ли добрая госпожа малую толику из своих больших средств на скудное пропитание несчастному инвалиду Карфагенских и Пунических войн?

– Это одно и то же, – не без ехидства заметила я. Наверху страшно удивились:

– Правда? А ты не ошибаешься, сестренка?

– Ни в малейшей степени. Кстати, попрошу без фамильярностей! – (это предупреждение было совершенно необходимо сделать). – Лучше вот уточни, когда именно воевал: на Второй войне или на Третьей?

Наступило продолжительное молчание. Затем две грязные ручищи одновременно провели по длинной бороде и по необъятной шевелюре – послышалось мощное характерное скрипение. Я продолжала ехидно улыбаться, чем сбила с толку волосатую пасть, уже почти готовую решительно гаркнуть: «А на самой первой!» – уж первая-то Пуническая война точно была! Разумеется, но вот когда именно? Кажется, наверху засомневались, что самолично жили в ту эпоху.

– Я участвовал в Испанской кампании! – последовало, наконец, хвастливое заявление. – Сражался в десантных когортах, которыми командовал сам доблестный Сципион!

– Правда? Ой, как интересно! А какой конкретно: Гней Корнелий или Публий Корнелий?

– Ну-у-у… Э-э-э… Сначала был Гней, – сообщили мне после звучного покашливания. – А уж потом, само собой, появился и Публий…

– Старший или Младший?

С этим уточнением я перестаралась – о таких деталях «участник Испанской кампании» явно понятия не имел. Однако, как всегда в подобных случаях, на помощь растерянности пришла наглость:

– Слушай, сестричка, что-то ты об этом слишком много знаешь! Случайно, сама не карфагенская ли шпионка?

– Карфаген давным-давно разрушен до основания, а его поля засеяны солью, – вздохнула я и тихим свистом подбодрила заскучавшего Кербоса. – Публием Корнелием Сципионом Эмилианом, если ты не знал. Приемным внуком Африканца.

– Как, опять Публий?! – с негодованием возмутились наверху. – Ишь, сколько их развелось – разве всех упомнишь! Ладно, Юпитер им судья. Главное, что в результате многочисленных кровопролитных и жестоких битв мое здоровье пришло в полный упадок, равно как и общее состояние нашей Великой Империи…

– Одно неотделимо от другого, – на сей раз я с ним согласилась. – Но прошлое не поправишь!

– А вот настоящее поправить вполне возможно! Имеется ввиду мое сегодняшнее тягостное самочувствие – о, как же несправедливы ко мне бессмертные Боги!

– А может быть, смертные Императоры?

Это непозволительно дерзкое замечание обдумывали на крыше гаража минуты три, после чего мне деликатно намекнули:

– Вы бы поосторожнее выражались, о смелая госпожа! Даже, если высказанное мнение и справедливо, то все равно лучше укорять во всех бедах именно Богов. Они-то не слишком на это обижаются, в отличие от имперской власти. Честно говоря, вообще не желают на мою ругань реагировать, хотя на цветистые выражения я мастак! Поначалу подобное равнодушие меня здорово задевало, но потом я сообразил, что к чему.

– И-и-и-и-и?

– А у Богов логика совсем иная. Немасштабируемая. Ежели по Гераклиту, то отстраненная, а по Эпиктету, стало быть, условно-безразличная…

– Ага! Значит, в первом случае им до фени, а во втором – по фигу?

– Примерно так… Кстати, откуда у столь нарядно одетой красивой дамы знание такой типично плебейской лексики?

– Нарядно одетая красивая дама вынуждена вместе с плебеями работать, – надменно изрекла я, хотя осталась довольна незатейливым комплиментом (увы, не избалована). – А вот твоему знакомству с трудами эллинских мудрецов действительно можно удивиться!

– Понимаю. Мордой не соответствую. Но я же не от рождения так выгляжу – это многотрудная жизнь потрепала. А ведь было времечко, когда сам профессор Апулоний и философ Посидоний, что с Родоса, учили меня ораторскому искусству и наставляли на путь истинный!

– И всё бы ничего, да вот Вторая Пуническая помешала?

– Она самая. И если бы не мы, её инвалиды и ветераны, то неизвестно еще, как называлась бы наша Империя! А вдруг Карфагенской?

– Ох, была Империя да вся вышла, – ностальгически и вполне искренне вздохнула я. – Египет отделился, Сирия отделилась, не говоря уже о далекой Парфии. Этрускам самостийность в голову ударила… Армянский царь давно дани не платит… А уж во внутренней Фракии-то что творится!