Джон Коннолли - Темная лощина

Почти за восемь месяцев до этого дня я сидел в спальне слепой старухи, которую все называли тетушка Мария Агуиллард. Ее огромные незрячие глаза выражали все муки собственной прожитой жизни и все тяготы окружавших ее людей. Я не представлял себе, что именно хочу от нее. Старуха утверждала, что слышит зов своей погибшей девушки, доносящийся со стороны болот. Я же верил, что человек, который убил эту девушку, вероятнее всего, убил и мою жену, и моего ребенка. И при этом осознавал, что старуха не была сумасшедшей, невменяемой или просто одинокой, ищущей внимания людей.

Но когда тетушка Мария прикоснулась к моей руке в той сумеречной комнате, что-то прострелило меня насквозь, как удар электрическим током. Я понял: старая креолка не лжет — она и вправду слышала плач и крики девушки, пыталась успокоить ее душу после смерти.

И благодаря тетушке Марии я услышал голоса Сьюзен и Дженнифер, слабые, но отчетливые. Я привез эти голоса с собой оттуда, из Луизианы. По дороге домой, в поезде, я впервые вновь услышал родные голоса. Такой подарок сделала мне тетушка Мария: я видел и слышал своих умерших жену и ребенка. Я видел и слышал также других умерших людей. И среди них потом вдруг оказалась сама тетушка Мария. Таков был ее подарок, переданный мне простым прикосновением, и для меня это до сих пор необъяснимо.

Может, это дар эмпатии — способности сопереживать тому, кто ушел из жизни с болью, насильно, неожиданно, без отпущения грехов? Или же я испытывал некую форму безумия как результат горя и вины, попросту сходил с ума? И в этом состоянии соприкасался с параллельными мирами, где умершие просили помощи у живых. У меня не сложилось точного объяснения тому, что творилось. Понятно было только, что безвременно ушедшие возвращались ко мне вновь.

Но этот дар стал для меня хуже проклятья. Его оборотной стороной явилось то, что насильно ушедшие из жизни невинные жертвы, их тени, вся эта толпа мертвецов знала: я слышу их. И они приходили вновь и вновь.

Несмотря на мои непрестанные воспоминания и видения из прошлого, я провел целый день, переходя из бара в бар и разыскивая тех, кто знал Билли Перде, кто имел хоть малейшее представление, где тот мог быть. Кое-где меня уже опередила полиция Портленда, следствием чего являлся холодный и безразличный прием. Никто ничего мне толком не сказал, и я уже совсем перестал надеяться, как вдруг встретил Джеймса Хамилла.

Семья Хамилла была не очень многочисленной. Сам он представлял собой стодвадцатикилограммового громилу с бычьей шеей и скудным умишком — тот тип, который, если ему выпадает возможность оказать кому-то добрую услугу, стремится поступить наоборот, то есть нагадить. Хамилла волновал только один вопрос: как набить брюхо.

Джеймс Хамилл играл в одиночестве в бильярд, когда я зашел в бильярдную на Фоур-стрит. Свою бейсболку он повернул козырьком назад. Когда Джеймс наклонялся над столом, его соломенные усы вздрагивали от напряжения. При плохом ударе по шару он громко ругался. Даже если бы шарик был металлическим, а в лузе лежал бы магнит, Хамилл все равно не послал бы шар точно в цель. Дело здесь было в самом Джеймсе Хамилле.

Кто-то из бара «Жирная устрица» на Портленд-стрит говорил мне, что Хамилл как-то поцапался с Билли Перде. Неизвестно, что они не поделили. Может, Билли увел его девушку.

— О, Джеймс Хамилл! — окликнул я его.

Он оторвал от края стола свое брюхо и протянул мне руку. Его улыбка напоминала ночной кошмар дантиста.

— Рад познакомиться, кто бы ты ни был, черт побери! А теперь не мешай мне. — Он вернулся к игре.

— Я ищу Билли Перде.

— Ну, так обратись к легавым.

— О нем еще кто-то спрашивал?

— Кто-то в форме и со значком, насколько я слышал. Ты тоже коп?

— Нет.

— Частный детектив? — Джеймс нацелил кий на центровой шар.

— Вроде того.

— Он тебя тоже нанял?

Я толкнул один из шаров, и тот попал прямо в лузу.

— Эй! — заорал Хамилл. — Верни мой шарик! — он напоминал поведением избалованного ребенка, хотя в этом никак нельзя было обвинить его мать.

— А что, Билли Перде нанял частного детектива? — ответил я вопросом на вопрос я.

Меня выдал мой тон. С лица Хамилла сползло расстроенное выражение. Его сменило выражение жадного любопытства.

— А тебе-то что до этого?

— Мне нужна любая информация, которая поможет мне разыскать Билли. Кто этот частный детектив?

Если бы даже Хамилл не сказал мне правды, я с помощью пары телефонных звонков быстро выяснил бы все. При условии, конечно, что тот, кто работает на Билли, не станет этого скрывать.

— Не хотелось бы закладывать своего приятеля... — Хамилл глубокомысленно потер свой подбородок, якобы оценивая все «за» и «против». — А какой у вас интерес?

— Я работал на его жену.

— Она мертва. Надеюсь, вам заплатили вперед.

Я повертел в руках бильярдный шар, испытывая огромное желание запустить им Хамиллу в голову. Хамилл прочитал это намерение на моем лице.

— Мне нужны наличные, — сказал он, смягчаясь. — Дай мне денег, и я тебе его назову.

Я достал бумажник и положил на стол двадцатку.

— Всего двадцать баксов? — пробубнил Хамилл. — Так дешево я тебе не обойдусь.

— Я добавлю. Говори.

Хамилл подумал с минуту.

— Не знаю, как его зовут, но фамилия звучит похоже на Вилдон или Виффорд.

— Виллефорд?

— Точно-точно! Виллефорд.

Я кивнул в знак благодарности и пошел прочь.

— Эй! — закричал Хамилл, догоняя меня. — А как насчет добавки?

Я вернулся к бильярдному столу:

— Извини, забыл, — положил еще монету поверх двадцатидолларовой бумажки, подмигнул Хамиллу и вернул на стол шар от бильярда. — Не болтай лишнего о его жене. Будь здоров!..

Я двинулся вниз по лестнице.

— Эй, мистер Крутой! — выкрикнул мне вслед Хамилл. — Советую поторопиться!

Марвина Виллефорда не оказалось в его офисе, расположенном над итальянским ресторанчиком у залива Кэско. На двери была прикреплена записка, сообщавшая, что он ушел на ленч. Очевидно, ушел надолго. Я поинтересовался в итальянском ресторанчике у официанта, где Виллефорд имеет обыкновение обедать, и тот назвал мне приморскую «Таверну моряка» на перекрестке Коммерческой и Серебряной улиц.

В XVIII и XIX веках Портлендская гавань была центром рыболовства и мореплавания. В наши дни первенство перешло к Бостону и Вест-Индии. Теперь суда чаще отправлялись в Китай и на Ближний Восток. Перестройка гавани для привлечения туристов и молодежи все еще составляла предмет споров: трудно наладить работу в гавани, если вокруг болтается куча бездельников и пижонов с фотоаппаратами и пакетами попкорна.

«Таверна моряка» выглядела стареньким уютным местечком. Я знал, как выглядит Виллефорд, но лично не был с ним знаком. И уж тем более ничего не знал о его прошлом. Он выглядел старше, чем я помнил по последней нашей встрече в темном баре. Тогда он смотрел баскетбол по телевизору в окружении морских коньков и звезд, развешанных по стенам. Сейчас ему на вид можно было дать лет шестьдесят: на лысой голове лишь несколько прядей седых волос, похожих на водоросли, прилепившиеся к скале; бледная, почти прозрачная кожа с прожилками на щеках. Лицо украшал красный нос картошкой, а сами черты лица расплылись из-за заметной отечности: видимо, он немало пил.