Джеффри Дивер - Сад чудовищ

– Слушай, как же ты носишь лед? – спросил Пол. – Неужели не больно?

– Смотри! – Негр показал ему ладони.

Кожа на них была сплошным рубцом – глаже и белее пергамента, на котором в дедовой типографии печатали изысканные приглашения.

– Лед обжигает не хуже огня, аж шрамы остаются – пояснил негр. – Я прикасался к нему столько раз, что больше ничего не чувствую.

Касание льда…

Фраза накрепко засела у Пола в памяти. Он понял, что, выполняя заказы, каждый раз касался льда. Вероятно, лед есть внутри у каждого. Человек либо касается его, либо нет.

Сейчас в невероятном спортзале за тысячу миль от дома Пол растворялся в хореографии спарринга и ощущал то же самое онемение. Перчатка ударялась то о перчатку, то о кожу. Обливаясь потом в утренней прохладе, соперники искали слабости друг друга и подмечали сильные стороны. То попадали в цель, то промахивались, но не теряли бдительности.

На ринге везение роли не играет.

Альберт Хайнслер устроился у трубы на верхней палубе «Манхэттена», подсоединил батарею к рации, вытащил черно-коричневый телеграфный ключ и установил на устройство. Немного беспокоило, что радиотелеграф у него итальянский, а Муссолини пренебрежительно отзывался о фюрере. Хотя это лишь сантименты, а то, что у «Аллоччио Баччини» лучшие рации в мире, – непреложный факт.

Пока лампочки разогревались, Хайнслер опробовал ключ: точка-тире, точка-тире. Еще до поездки он, с присущей ему одержимостью, тренировался часами. Перед самым отплытием Хайнслер засекал время – сейчас радиограмму нужной длины он передавал менее чем за две минуты.

Глядя на приближающийся берег, Хайнслер вдохнул полной грудью. Как хорошо здесь, на верхней палубе! Он не мучился тошнотой, запершей в каютах сотни пассажиров и отдельных членов экипажа, но тюремную обстановку нижних палуб ненавидел. Прежде Хайнслер занимал более уважаемую должность корабельного счетовода и жил в большой каюте на верхней палубе. Хотя разве это важно? Честь служить эрзац-родине перевешивала любые неудобства.

Наконец на лицевой панели радиотелеграфа загорелся свет. Хайнслер нагнулся, подкрутил две ручки, положил палец на маленький бакелитовый ключ и начал набирать сообщение, по ходу переводя его на немецкий.

Точка-точка-тире-точка… точка-точка-тире… точка-тире-точка… точка-точка-точка… тире-точка-точка-точка… точка… точка-тире-точка…

«Für Ober…»

Продолжить не получилось.

Хайнслер охнул: его схватили за шиворот и оттолкнули от рации. Он потерял равновесие и, вскрикнув, упал на дубовый настил палубы.

– Не трогай меня!

Он хотел подняться, но мрачный крепыш в боксерской форме пригрозил кулачищем и покачал головой:

– Не двигаться!

«Ганс, Ганс, Гансишка!»

Доля секунды – боксер выдрал провода из рации и схватил ее.

– Вниз, живо! – велел он, рывком подняв незадачливого агента на ноги.

– Что ты затеял?

– Иди к черту! – огрызнулся лысеющий толстяк, хотя дрожащий голос не вязался с дерзкими словами.

Шуман приволок его к себе в каюту. Рация, батарея и содержимое карманов незваного гостя валялись на койке. Пол повторил вопрос, оживив его устрашающим рыком:

– А ну говори…

В дверь постучали. Пол пригрозил толстяку кулаком и открыл. В каюту ворвался Уинс Маниелли.

– Я получил твое сообщение. Какого черта?.. – Маниелли осекся, увидев пленного.

Пол протянул ему бумажник:

– Это Альберт Хайнслер, Германо-американский союз.

– Господи, только не бунд!

– Вот с чем он забавлялся. – Пол показал на рацию.

– Он шпионил за нами?

– Не знаю. Зато он точно собирался что-то передать.

– Как ты его вычислил?

– Считай, что интуитивно.

Пол лукавил. В определенной степени он доверял Гордону и его ребятам, но не знал, аккуратны ли они. Вдруг в Нью-Йорке они сорили наводками, вдруг слишком распространялись о корабле, о Малоуне и других объектах, о самом Поле? Шуман боялся не нацистов, а, скорее, что его старые враги из Бруклина или из Джерси разведают, что он на «Манхэттене», и решил приготовиться. Едва корабль покинул Нью-Йорк, Пол раскошелился и вручил старшему помощнику капитана сто долларов, попросив выяснить, нет ли среди членов экипажа новеньких, чрезмерно любопытных и нелюдимых. О подозрительных пассажирах Пол тоже попросил сообщать.

Сотня – отличный гонорар за подработку детективом, но за весь рейс Шуман не услышал ничего, вплоть до сегодняшнего утра, когда старший помощник капитана прервал его тренировку с олимпийцем. Он сообщил, что члены экипажа поговаривают о носильщике Хайнслере. Мол, он везде шныряет, ни с кем не общается, а самое странное – по поводу и без повода несет околесицу о Гитлере и нацистах.

Встревоженный Пол бросился искать Хайнслера и обнаружил его на верхней палубе склонившимся над рацией.

– Он успел что-нибудь отправить? – спросил Маниелли.

– Сегодня утром – нет. Я поднимался по трапу следом за ним и видел, как он готовит рацию. Передал несколько букв, не больше. Но вдруг он всю неделю отправлял радиограммы?

Маниелли взглянул на радиотелеграф:

– Только не с такой рацией. У нее сигнал больше нескольких миль не пролетит… Что ему известно?

– У него спроси, – посоветовал Пол.

– Эй, приятель, что ты затеял?

Толстяк молчал.

– Выкладывай! – велел Пол, нависнув над ним.

Хайнслер криво улыбнулся и посмотрел на Маниелли:

– Я слышал ваши разговоры и знаю, что вы задумали. Но они вас остановят.

– Кто тебя подослал сюда? Бунд?

– Никто меня не подсылал!

Хайнслер презрительно усмехнулся и, перестав ежиться от страха, отчеканил:

– Я служу новой Германии и люблю фюрера. Я готов на все ради него и ради его партии. Подобные вам…

– Заткнись, – оборвал его Маниелли. – Какой именно разговор ты подслушал?

Хайнслер ответил самодовольной ухмылкой и уставился в иллюминатор.

– Он подслушал вас с Эйвери? – спросил Пол. – О чем вы говорили?

Лейтенант потупился:

– Даже не знаю… Ну, пару раз план обсудили. Так, в общем. Подробностей не помню.

– Так вы не в каюте разговаривали? На палубе, где рядом мог оказаться любой? Ну как же так?! – не выдержал Пол.

– Я не думал, что нас станут подслушивать, – оправдывался лейтенант.

Сорят наводками…

– Что будешь с ним делать?

– Посоветуюсь с Эйвери. На «Манхэттене» есть карцер. Пока ничего не придумали, посадим туда.

– В Гамбурге можно будет отвести его в консульство.

– Можно, наверное. Только… – Маниелли беспокойно осекся. – Чем это пахнет?

Встревожился и Пол: воздух в каюте неожиданно стал горько-сладким.

– Нет!

Глаза у Хайнслера закатились, в уголках рта появилась белая пена. Он упал на подушку и забился в конвульсиях.

В каюте запахло миндалем.