Джек Кертис - Заколдуй меня

Переходя от окна к окну, он подмечал следы пребывания той женщины, о которой рассказывала Сюзан, Люк Маллен же был подобен призраку, и от него ничего не осталось, разве что дух насилия, витающий в воздухе.

Он показал пустую ладонь, потом сжал ее в кулак. Из кулака вытащил два шелковых шарфа, сначала красный, потом голубой. Подбросил их вверх и хлопнул в ладони. И тут голубь сел к нему на запястье. Он извлек из сундука маленькую лакированную шкатулку, сдвинул крышку, продемонстрировав, что она пуста.

Сэр Гарольд Пайпер бдительно наблюдал за ним. «Что-то клоун долго не появляется. Мне не нравится этот клоун».

Голубь залетел в шкатулку, и крышка задвинулась. Зено достал из сундука шесть кинжалов и стал метать их в мишень один за другим, показывая, что они настоящие. По обеим сторонам лакированной шкатулки находились пазы.

Напряжение нарастало в воздухе — страх Пайпера распространялся по залу, подобно заразной болезни. Кашляющий Мак стал издавать свое обычное «кхе-кхе-кхе»; Собачья Челюсть измазала помадой рукав, оставив на нем маленькие следы поцелуев. Пташка заухала, как сова, услышав голубя, шелестящего крыльями по лакированной поверхности шкатулки.

Зено вонзал в шкатулку кинжал за кинжалом, протыкая ее насквозь. Неотъемлемой частью фокуса был пузырек с алой краской, спрятанный в ладони. Он раздавил пузырек о донышко шкатулки, и, когда стало видно, как закапала у него с пальцев красная жидкость, из зала послышались крики, кто-то заплакал. Один из санитаров посмотрел на Зено, стараясь привлечь к себе его внимание. Атмосфера в зале все накалялась.

Зено вытащил кинжалы из шкатулки и хлопнул по ней с боков, отчего она тут же развалилась — шесть дощечек, из которых она состояла, легли стопкой. Он подбросил дощечки кверху, и они вернулись серебристо-золотистым, сверкающим облаком, а из облака выпорхнул голубь, внезапно, как вскрик.

Карла могла только приподнять голову. Руки ее были разведены в стороны, привязанные к прутьям кровати. Сомкнув ноги, она представляла собой букву "Y". Валласа Эллвуда забавляло то, как плотно она свела вместе ноги. Он стоял у кровати напротив изголовья и медленно раздевался. Казалось, мысли его сейчас заняты чем-то другим. На Карле все еще оставались джинсы и рубашка, но кроссовки и носки Эллвуд снял заблаговременно, видимо, чтобы не запачкать кровать.

Он снял рубашку, повесил на спинку стула.

— Я рад, что ты решила навестить меня, — сказал он, — ведь мне пришлось пережить два отвратительных дня. Ненадежность коллег, нарушенные планы... Похоже, по какому-то гороскопу для меня наступило неблагоприятное время, да? Теперь мне нужно слегка расслабиться. Как редко жизнь предоставляет нам такую возможность, правда? Я имею в виду возможность расслабиться. А окрестные шлюхи, откровенно говоря, довольно скучны. Настоящие провинциалки, невероятно живые и похотливые, не успеешь глазом моргнуть, а она уже лежит, распластавшись на спине. Своего рода невинность, честное слово. Похоже, они считают, что секс — это простое совокупление.

Последнюю фразу он договаривал уже на ходу, наслаждаясь тем, как меняется лицо Карлы при его приближении. Абсолютно голый, он подошел к ней и прижал ее бедра к кровати, навалившись всей своей тяжестью, направив член ей прямо в лицо. Потом расстегнул пуговицы на ее рубашке и распахнул ее.

— Люк Маллен, — произнес он, — Люк Маллен, Люк Маллен, Люк Маллен... Он был полезен раньше, и много лет, он и сейчас полезен. Но как долго это продлится? Вот в чем вопрос. По-моему, не долго. А почему? Да потому что степень полезности Люка определялась его отношением к окружающему миру и к себе самому. Раньше он готов был на все, не думая о последствиях. На небольшую опасность, небольшой риск, и я прибегал к его услугам время от времени.

Ее лифчик был всего лишь ажурным кружевом. Поэтому он просто сдвинул его с груди, хлопнув резинкой, соединяющей чашечки.

— А теперь все изменилось. Люк стал сложным, а следовательно, опасным. Почему? Потому что ему не все равно, что происходит в его жизни. Почему? Потому что он теперь увлеченно думает о будущем. Почему? Потому что он полюбил тебя.

У Карлы пересохло во рту; слюны не набиралось даже для плевка. Эллвуд переместил свой вес ей на ноги и теперь мог расстегнуть пряжку ее ремня. Он расстегивал «молнию» на джинсах, миллиметр за миллиметром, склонив голову, и глаза его сверкали.

— Надо же, зеленые! — отметил он. — Трусики цвета зеленого яблока — просто восхитительно!

Уже близился вечер, но по-прежнему было тепло, через окно спальни в номере отеля до Карлы доносился шум океана, ветерок с набережной обдувал ее. Эллвуд наклонился и быстро поцеловал ее, язык проскользнул между губами и увлажнил десны.

— Это палка о двух концах, как ты понимаешь. Впервые он напуган, и я могу использовать этот страх. Но обратная сторона медали заключается в том, что ты — причина его страха. Теперь он хочет заполучить обратно свою жизнь, а я не могу себе позволить отдать ее ему. По крайней мере сейчас, а возможно, и никогда.

Он подошел к краю кровати, туда, где лежали ее ноги, схватил джинсы за обе штанины, стащил их и бросил на пол. Вслед за ними вспорхнули в воздухе зеленые трусики. Он опустился на колени возле ее ног и улыбнулся.

— Что же мне теперь делать? Как добиться от него того, что мне нужно? Как обернуть его страх в свою пользу? Должен ведь существовать какой-то способ. Так или иначе, вина лежит на тебе, а потому раздвинь-ка ноги, сучка.

Зено взял факел и раздул оранжево-черное пламя. Он проглотил огонь, а вместо него достал кажущуюся нескончаемой вереницу флажков, оранжевых и черных.

Все предметы, используемые в представлении, извлекали из большого сундука, а закончив фокусы, снова убирали их туда. Показав зрителям, что сундук пуст, Зено залез в него сам и закрыл крышку.

Эллвуд набросился на нее жадно, неистово, язык его ласкал ее между ног, потом оказался у нее во рту, руки проводили по груди, по волосам, надавливали на бедра. Наконец он сел на нее верхом, выгнул спину от удовольствия. Потом приподнял ее колени и вошел в нее, не отрывая взгляда от ее лица, следя за выражением глаз.

Рот Карлы увлажнился, она чувствовала вкус его поцелуя где-то в горле. На руках проступила сетка прожилок, от локтя до запястья.

— Развяжи меня! — Она не говорила, а завывала, как животное.

Эллвуд лег на нее, пальцы его поглаживали ее по шее, бедра непрестанно вздымались.

— Развяжи меня!

Он распутал узлы, завязанные по обе стороны кровати, освободив ее. Она тут же вскинула руки, обхватив его за шею и за спину, и впилась ноготками в его кожу. Ногами она обвилась вокруг его тела пониже ребер, сомкнув их на спине. Опутав его руками и ногами, она все крепче прижимала его к себе и выла, выла без умолку: