A. J. - Прости меня, моя душа

Так, пора бы описать что произошло. Я разглядел и запомнил вот что: маленький, худощавый и жалкий мальчишка, смотрящий на меня с горечью в глазах, в которых читалось следующее: «Я был беден, а потом ты отнял созданное мною». Он разжалобил меня и ужаснул меня своим видом. Этот мальчишка сидел за столом, который я видел вначале, но он изменился, и стал лишь обшарпанным и дряхлым столом. Одет мальчишка был в тот же неестественно идеальный костюм, который совсем не изменился. Так же, увидел спрятанные руки, а еще то, что не удавалось увидеть раньше: на столе лежали бумаги, но они были пусты. Это и есть высокомерие.

Почему этот малый мальчик был изначально таким до абсурда гордым и надменным? Думаю, потому что он был беден и не только в материальном смысле. Иногда, ложью мы восполняем то, чего у нас никогда не было. Иногда личность, которая снаружи, совершенно противоположна личности внутри, и это естественно для многих. Многие хотят стать теми, кем не являются. Все в нас, чтобы мы не взяли, естественно, натурально, безоговорочно и не фальшиво. Мы так устроены, и в этом нет ничего удивительного. Казалось бы, увиденное не должно меня пугать, но я все же ужаснулся, потому что таких рассуждений в тот момент у меня не было. Меня скорее вогнало в дрожь то, насколько велика грань между двумя сторонами человека.

Малый, малый мальчик был настолько омрачен, хрупок и жалок, что в тот момент я сожалел о сказанном. В его малом, бледном и невинном лице можно было найти черту укора и неприязни ко мне. Слегка согнутые, нахмуренные брови создавали это впечатление. Его губы, которые так и хотели произнести что-то кроткое, не ясное и лицемерное, были наряжены и сомкнуты, но не настолько сильно, чтобы искривить все лицо. А его глаза? О, они были прекрасны и неукротимы в одно и то же время. Именно в них было больше всего жалости и невинности. Именно из-за них я хотел упасть на колени и просить прощения за свои слова. Я хотел сказать: «Прошу изменись, стань таким, каким был. Меня убивает такая твоя душа. Она слишком обнажена и не прикрашена». Это бы я сказал, если бы видел только глаза и не слышал сказанных им слов. Да, за малую секунду он все же кое-что произнес. «Я же Бог», – вот что он мне сказал, и его голос тогда прозвучал как-то даже обыденно и естественно для его внешнего вида.

И все же, что-то таинственное и предвкушающее в нем осталось. Ы нем я видел пережитки прошлого, и они мне казались такими естественными для него.

«Я же Бог» – это все, что надо знать о нем.

Но что-то явно продолжает до сих пор меня смущать. Мне кажется, что я поступил и правильно, и не правильно. С одной стороны, мои действия были верны, потому что иначе он бы убил меня. С другой стороны, мои действия убили его. Вот до какой степени возвышается высокомерие, и стыдится здесь, есть чего. Конечно, многие бы хотели иметь все, что им пожелается, но каждый будет отличаться по манере использования этого «всего» для себя и окружающих. Не каждый сможет достичь такой высокой планки, которую достиг мальчишка, что потерял свое имя.

И все же, убийство есть убийство, и важно не только из каких чувств оно взяло корни, но еще то, что человек будет мертв. Казалось бы, убил человека, в данном случае меня, и что бы изменилось? Никто обо мне даже бы не вспомнил, потому что я один в здешнем мире и, кажется, не только в нем. Я чувствую, многие заботятся о своей жизни, но зачем? Какой толк в огромном населении? Для войны или для большего? Как же это все тягостно для меня! Разве об этом я должен думать, когда меня пытаются убить?

Пора бы уйти из своих грез и познать совершенно новый мир. Интересно, чей он, кто меня в нем поджидает, с какими намерениями меня встретят, как здесь все устроено, какие правила, законы и предупреждения меня ждут? Какие же чудеса окажутся предо мной на этот раз?

Я лежу на спине и медленно поднимаю веки. Свет. Интересно, на самом деле это окажется лампочкой? И все же, предчувствие, что это что-то очень странное. Мне кажется, для каждого свет изначально произошел от чего-то особенного и влиятельного. Для кого-то это лампочка, которая пускает тени от бесформенного рисунка на стене, а для кого-то… что-то иное, просто другие варианты я пока не изучил. И все же, теперь, когда я внимательно осматриваюсь, я понимаю, что скорее это не свет, а цвет. Белоснежный цвет, который излучает свой внутренний свет. Это белоснежный цвет без единого недостатка или погрешности. Он прекрасен, он идеален, он лаконичен и не вызывает отторжения, он не слепит, а даже наоборот, кажется, потухает, но так медленно и нерешительно, что трудно это заметить, но все же я смог.

– Кто ты? – совершенно неожиданно прозвучал голос.

Ох, это было слишком резко. Я так испугался, что усомнился в услышанном. Теперь я стараюсь даже не подавать вида, что я что-то понял, не оглядываться по сторонам и не искать никакого незнакомца. Возможно, я просто боюсь новой встречи, потому что не отошел еще от той. Мне нужен отдых, передышка, но, видимо, кто-то этого явно не желает.

Пока я глядел в потолок, кто-то склонил свою голову прямо над моим лицом и быстро вновь произнес:

– Кто ты? – и исчез с моего поля зрения.

Я точно не смог его разглядеть, но все же что-то я смог ухватить в его образе. В нем есть что-то таинственное и захватывающее, от чего я немедленно поднимаюсь на ноги. Я даже не могу точно понять, что происходит, но по велению сердца я должен его лицезреть, словно это мой долг перед самим собой.

И все же, что-то есть не только в его образе, но и в голосе. За столь короткое время я как будто отвык от слов и, вообще, от чужой речи. Голос его звучит на другой манер, нежели голос Форса. Другие ноты, другой тон и другой тембр делают его голос чем-то новым, неизведанным, неуслышанным для меня. Отчасти, он тоже меня завлекает.

Я немедленно встал и тут почувствовал что-то удивительно-неестественное, чего мне так не хватает для полноты моего чертовски странного образа! Что? Без каких-то проблем никак нельзя? Мое тело вновь превратилось во что-то настолько слабохарактерное и бесхребетное, что на какое-то время я слегка усомнился, что точно ли это мое тело. Но недолго я виню себя в том, что сам же ощущаю, потому что понимаю, что это глупо и навязчиво, хоть даже и чувствую тревогу за мое физическое состояние.

На этот раз не было усталости или сонливости, а был другой, но не менее неприятный, недуг. Я ощущал тошноту. Такую жадную и гадкую тошноту, которая не дает покоя внутри. Это настолько неприятно, что не хочется ничего говорить, потому что мне кажется, что слова будут исходить именно изнутри, а там не все в порядке. Хорошо, что еще голова не болит, потому что это было бы еще неприятнее. Ох, я настолько заинтересовался этим, что совсем позабыл о главном. Успокойся, не надо обращать на это внимания, надо следовать происходящему, а не себе.