Робин Кук - Грань риска

Эдвард осторожно достал письмо из конверта, поднес его ближе к свету. Для прочтения ему потребовалось ровно столько же времени, сколько и Ким.

— Индейские набеги на Эндовер! — прокомментировал Эдвард. — Вы можете вообразить себе нечто подобное? Да, действительно, жизнь в те стародавние времена несколько отличалась от нашей.

Эдвард прочитал письмо и вернул его Ким.

— Захватывающе, — прокомментировал он.

— Вас не расстроило это письмо? — спросила Ким.

— Нет, не сказал бы, — ответил Эдвард. — А что, в нем есть что-то такое, что должно было меня расстроить?

— Во всяком случае, меня оно огорчило, — сказала Ким. — У бедняжки Элизабет еще более трагическая судьба, чем я себе представляла. Ее отец использовал свою дочь, как дешевый предмет, обделывая свои дела. Это очень прискорбно.

— Мне кажется, вы делаете слишком поспешные выводы, — возразил Эдвард. — Права свободного выбора, как мы его понимаем, в семнадцатом веке попросту не существовало. Жизнь была грубее и стоила гораздо дешевле. Людям приходилось держаться вместе, чтобы элементарно выжить. Личные интересы ценились не слишком высоко.

— Но это вовсе не значит, что можно превращать жизнь дочери в разменную монету, — не соглашалась Ким. — Все это звучит так, словно отец рассматривал Элизабет как корову или какой-то предмет обстановки.

— Думаю, что вы приписали этому письму более глубокий смысл, чем тот, который в нем содержится на деле, — упрямо повторил Эдвард свое утверждение. — Тот факт, что у Джеймса и Рональда состоялась сделка, еще не говорит о том, что никто не спрашивал Элизабет, хочет она выходить замуж на Рональда или нет. К тому же следует принять в расчет следующее: сама мысль о том, что она может стать опорой всей своей семьи, должна была быть приятна Элизабет.

— Ну, может, это и так, — неохотно согласилась Ким. — Но вся беда в одном: мне известно, что произошло с ней в дальнейшем.

— Но вы ведь все еще не знаете точно, была она повешена или нет, — напомнил ей Эдвард.

— Это все верно, — проговорила Ким. — Но из этого письма, по крайней мере, становится ясно, что, выйдя замуж за Рональда, Элизабет поставила себя в очень уязвимое положение, и это сделало обвинение против нее довольно легким делом. Из того, что я прочитала, мне стало ясно: в те пуританские времена было не принято менять свой социальный статус. А если люди все же это делали, то считалось, что они нарушают Божью волю. Под эту категорию, несомненно, подпадает и Элизабет, которая из дочери бедного фермера неожиданно превратилась в жену преуспевающего торговца.

— Между уязвимостью и судебным обвинением есть большая разница, — пробовал убедить ее Эдвард. — Так как я не встречал имени Элизабет ни в одной из прочитанных мной книг, я все еще сомневаюсь, судили ли ее вообще.

— Моя мать думает, что ее имя не упоминается ни в одном списке, потому что наша семья пустилась во все тяжкие, лишь бы имя Элизабет не упоминалось публично в связи с процессами. Она даже предполагает, что семья сделала это из-за того, что считала Элизабет виновной.

— Неожиданный поворот дела, — признал Эдвард. — В каком-то отношении это имеет смысл. В семнадцатом веке люди искренне верили в колдовство. Может быть, Элизабет действительно занималась им.

— Подождите секунду, — прервала его Ким. — Значит, вы полагаете, что Элизабет на самом деле была ведьмой? Я же думаю, что она виновна лишь в чем-то вроде смены своего социального статуса, но определенно она не считала себя колдуньей.

— Может быть, она занималась магией, — не унимался Эдвард. — В те времена существовала белая и черная магия. Разница в том, что белой магией занимались с благими намерениями: с ее помощью, например, пытались лечить людей или животных. Черной магией, напротив, — со злым умыслом и называли колдовством или ведьмовством. Очевидно, тогда было время, когда во мнениях, что считать белой магией, а что черной, существовал разнобой.

— Ну хорошо, может, вы попали в самую точку, — нехотя призналась Ким. Она на мгновение задумалась, но потом решительно покачала головой. — Этого я не могу принять. Моя интуиция говорит мне совершенно противоположное. Я чувствую, что Элизабет ни в чем не виновна и ужасная трагедия обрушилась на нее по воле какого-то коварного поворота судьбы. Каков бы ни был этот поворот, но, видимо, он страшен. И то, как обращаются с ее памятью, еще более усиливает несправедливость по отношению к ней. — Ким окинула взглядом шкафы, бюро и коробки. — Вопрос заключается в следующем: возможно ли найти объяснение, в чем бы оно ни состояло, в этом море документов?

— Я бы сказал, что находка этого письма — хороший знак, — проговорил Эдвард. — Если есть одно письмо, возможно, существуют и другие. Если вы собираетесь найти ответ, то, скорее всего, он содержится в частной переписке.

— Хорошо бы, конечно, если бы эти бумаги находились хоть в каком-нибудь хронологическом порядке, — посетовала Ким.

— Что насчет старого дома? — спросил Эдвард. — Вы приняли решение поселиться в нем?

— Да, — ответила Ким. — Пойдемте, я вам все расскажу. Оставив автомобиль Эдварда у замка, они поехали к дому в машине Ким. Охваченная энтузиазмом, Ким устроила Эдварду настоящую экскурсию, рассказав, что решила последовать его предложениям разместить удобства в пристройке. Самой важной частью новой информации было то, что она согласилась на предложения архитекторов устроить ванную между спальнями.

— Это будет просто замечательный дом! — воскликнул Эдвард, когда они покинули строение. — Я даже как-то ревную вас к нему.

— Я очень волнуюсь, — призналась Ким. — Я с нетерпением жду, когда можно будет начать украшать интерьеры. Чтобы заняться этим, я возьму очередной отпуск и, может быть, даже отпуск за свой счет в сентябре, чтобы посвятить себя этому делу.

— Вы все собираетесь делать сами? — спросил Эдвард.

— От начала до конца, — ответила Ким.

— Это восхитительно, — поразился Эдвард. — Я на такие подвиги не способен.

Они сели в машину Ким, глядя на дом через ветровое стекло. Заводя мотор, Ким некоторое время колебалась.

— Вообще-то я всегда мечтала быть художником по интерьеру, — произнесла Ким с сожалением.

— Вы не шутите? — спросил Эдвард.

— Это была упущенная возможность, — сказала Ким. — Ребенком и подростком я с удовольствием занималась разными видами искусства. Особенно увлекло меня это в средней школе. Я была тогда очень прихотливой артистической личностью и с трудом приспосабливалась к работе в коллективе.

— Я, признаться, тоже никогда не отличался склонностью работать в группе, — проговорил Эдвард. — Почему же вы не стали художником по интерьеру?

— Родители отговорили меня от этого, — ответила Ким. — Особенно усердствовал отец.