Робин Кук - Грань риска

— Удачи тебе, — пожелала Ким.

Из всего рассказанного ей Эдвардом она извлекла только основную идею, но ощутила тот искренний энтузиазм и восторг, которые испытывал он. Она буквально чувствовала вкус этого восторга.

— Так что еще произошло в Салеме? — вдруг спросил он. — Как проходит реконструкция?

Ким моментально пришла в замешательство от вопроса Эдварда. Видя, с каким жаром он отдается своей работе, она не ожидала, что он поинтересуется ее ничтожным проектом перестройки дома. Она едва не начала извиняться.

— Реконструкция идет нормально, — ответила Ким. — Домик обещает быть очень милым.

— Ты уехала с работы довольно давно, — заметил Эдвард. — Ты снова занималась бумагами в архиве Стюартов?

— Да, я провела там пару часов, — призналась Ким.

— Ты нашла что-нибудь еще об Элизабет? — спросил он. — Я сам все больше и больше начинаю интересоваться ею. Я чувствую себя перед ней в неоплатном долгу. Ведь только благодаря этой женщине был открыт новый алкалоид.

— Да, я кое-что узнала. — Ким рассказала Эдварду о том, что произошло в законодательном собрании штата до поездки в Салем, где ей не удалось найти больше никаких прошений, касающихся таинственного заключительного свидетельства. Потом она поведала ему о Нортфильдском акте с подписью Элизабет и о том, как эта сделка рассердила Томаса Путнама.

— Возможно, это самая важная часть информации, которую ты нашла на сегодняшний день, — заключил Эдвард. — Из того, что читал, я понял, что Томас Путнам — это не тот человек, которого можно безнаказанно злить.

— У меня возникло точно такое же впечатление, — согласилась Ким. — Его дочь Энн — одна из первых девочек, ставших одержимыми. Она оговорила очень многих женщин, обвинив их в колдовстве и связях с нечистой силой. Вся проблема заключается в том, что я никак не могу связать спор из-за поместья с заключительным свидетельством.

— Может быть, эти Путнамы сами что-то сфабриковали, поскольку были настроены так злобно, — предположил Эдвард.

— Это верная мысль. Но она все равно не отвечает на вопрос о природе улики. Кроме того, если улика была сфабрикована, то каким образом она могла стать неопровержимой? Я все-таки думаю, что такой уликой могло быть только что-то такое, что сделала сама Элизабет.

— Может быть, это и так, — проговорил Эдвард. — Но единственное упоминание об улике и намек на ее материальность содержатся только в прошении Рональда, где утверждается, что она была изъята из его дома. Мне кажется, это нечто, без всякого сомнения, связанное с колдовством.

— Кстати, о Рональде, — вспомнила Ким. — Я узнала о нем кое-что такое, что снова возбудило мои подозрения по его поводу. Он женился следующим браком всего десять недель спустя после смерти Элизабет. Это слишком малый период, чтобы пережить такое горе. Мне кажется, Рональд и Ребекка могли быть любовниками.

— Это возможно, — согласился Эдвард без всякого энтузиазма. — Я все же продолжаю думать, что мы просто не представляем себе, насколько трудна была в те времена жизнь. Рональду надо было думать о воспитании четверых детей и о развитии своего молодого бизнеса. В принципе у него не было другого выбора. Я думаю, что он просто не мог позволить себе роскошь слишком долго горевать.

Ким кивнула, но в глубине души она не была уверена, что согласна с таким пониманием вопроса. В то же время, думала она, не влияет ли на ее подозрительное отношение к Рональду поведение собственного отца.

Так же стремительно, как в прошлый раз, появилась Элеонор. Она опять вовлекла Эдварда в понятный только им одним разговор, впрочем, весьма оживленный. Когда Элеонор ушла, Ким, извинившись, встала.

— Я, пожалуй, поеду.

— Я провожу тебя до машины, — предложил Эдвард.

Пока они спускались по лестнице и пересекали квадратный двор, Ким обдумывала происшедшие в Эдварде изменения. По сравнению с тем, каким он был раньше, Эдвард стал более нервозным. Благодаря знакомству с ним она многое стала понимать. Вот и сейчас она видела, что он хочет что-то сказать, но она не стала поощрять его, зная по опыту, что это не поможет.

Когда они подошли к машине, он, наконец, заговорил.

— Я много думал о твоем предложении жить вместе в твоем коттедже, — произнес он, пиная камешки носком ботинка. Ким нетерпеливо ждала, не уверенная в том, что же он скажет. Он выдержал паузу. Потом выпалил: — Если ты все еще относишься к этому положительно, то я согласен!

— Конечно, я думаю об этом положительно, — облегченно выдохнула Ким. Она встала на цыпочки и крепко его обняла.

— В конце недели мы можем встретиться и обсудить, что нам нужно из мебели, — предложил Эдвард. — Хотя я не знаю, захочешь ли ты взять что-нибудь из моей квартиры.

— Это было бы прекрасно, — согласилась Ким. — Мы обязательно встретимся и все обсудим.

Расставание прошло с некоторой долей неловкости. Ким села в машину. Она опустила стекло, и Эдвард заглянул внутрь.

— Прошу прощения, что я так увлечен этим алкалоидом, — сказал Эдвард.

— Я все понимаю, — заверила Ким. — Я же вижу, как ты взволнован. Я восхищаюсь твоей одержимостью.

Они распрощались, и Ким поехала к Бикон-Хилл, чувствуя себя намного более счастливой, чем полчаса назад.

Пятница, 29 июля 1994 года

По мере того, как неделя подходила к концу, возбуждение Эдварда продолжало нарастать. Количество данных о новом алкалоиде увеличивалось экспоненциально. Ни он, ни Элеонор не спали больше четырех-пяти часов в сутки. Они жили в лаборатории и работали так, как никогда в жизни.

Эдвард настаивал на том, чтобы самому выполнять всю работу. Это означало, что он дублировал Элеонор, чтобы быть на сто процентов уверенным, что они не совершают никаких ошибок. В свою очередь, Элеонор проверяла все его результаты.

Занятый сверх всякой меры алкалоидом, Эдвард не имел физической возможности делать что-либо еще. Игнорируя советы Элеонор, а возможно, благодаря им, Эдвард, несмотря на ропот старшекурсников, отказался от чтения лекций. Не осталось у него времени и на стадо его аспирантов и выпускников, работы которых остановились, так как молодые ученые лишились его руководства и не получали от него ни советов, ни помощи.

Эдварда это совершенно не беспокоило. Подобно художнику, охваченному лихорадкой творчества, он был буквально очарован новым препаратом, и его не трогало то, что происходит вокруг. К его неистовому восторгу, структура соединения атом за атомом открывала свой окутанный мраком времен остов.

Ранним утром в среду, проявив чудесные способности к качественному органическому анализу, Эдвард полностью охарактеризовал молекулу как соединение, ядро которого образовывали четыре кольца. В среду днем ему удалось определить как структуру всех боковых цепей, так и места их соединения с полкциклическим ядром. Шутя, Эдвард охарактеризовал молекулу как яблоко, из которого в разные стороны выползли черви.