Михаил Позняк - Регрессивный гипноз

– «Зову тебя Россиею, единственной зову». Конечно, знаю. Хорошая песня. А что в ней не так? – осведомился полковник.

– Все так, все так! Кроме исполнения на западный манер и припева «Уезжаю в Изра и ль!» Они что, всерьез туда собрались? Что они тогда делают в вашем отделе, спрашиваю я? – победно сверкнул очками куратор.

«Вот они оба у меня получат, Тарапунька со Штепселем хреновы!» – подумал Блинов, соображая на ходу: – Это лучшие оперативные сотрудники, в интересах работы им приходится изображать из себя шалопаев, дабы сбить с толку разрабатываемые объекты!

– И кого же они разрабатывали на дне рождения вашего же сотрудника Звонарева? Уже так с образом сжились, что выйти не могут? Как нелегалы, да? И это только единичный случай, про остальных тоже можно немало рассказать! А что за история с пропавшим сотрудником? Вы можете убедительно доказать, что он сейчас не на территории вероятного противника? А?

– Виноват! – изобразил раскаянье на лице Блинов, – Все указанные сотрудники получат выговоры!

– Маловато будет, выговоры! Ваши сотрудники должны продемонстрировать, что они настоящие комсомольцы и коммунисты, а не только на бумаге! А главное – жду от вас раскрытия настоящего громкого дела, доказывающего серьезность и нужность вашего отдела!

– Прошу прощения, громкого – не получится! – развел руками Блинов, – Все наши разработки подходят под определение государственной тайны.

– Думаю, вы поняли мою мысль! – отрезал куратор, – Не смею вас больше задерживать.

– Счастливо оставаться, товарищ Петров, – ответил полковник.

«На первый раз – пронесло. А дальше – что-нибудь придумаем. Наше дело правое, победа будет за нами», – вышедший на улицу полковник расправил плечи, вдохнул пыльный московский воздух и впервые улыбнулся.

2

В тяжелом плаще, развевающемся как черные крылья за спиной, он стоял у каменного парапета на краю крыши и улыбался. Город лежал, поверженный к его ногам. Узкий серпик луны освещал широкие прямые проспекты и узкие изогнутые переулки старого города. И тени, тени везде. Тени естественные, порожденные дневным или ночным светилом. И другие, шевелящиеся словно щупальца, заглядывающие в окна, ищущие оставшихся в городе живых. Сзади, за спиной, замерла свита, страшащаяся невольным движением или шумом прервать затянувшееся молчание господина. Завтра никчемные людишки приползут с изъявлениями покорности и ключами от их жалкого города. Людишки, чьи жизни оказались такой хорошей пищей. Их властитель отчего-то решил, что он станет мощным оружием в распрях с такими же недоумками – соседями. Это он-то, один из расы Господ. Теперь нет ни жалкой страны, ни соседей. Только на севере остались непокоренные, но это дело недалекого будущего…

Он сделал незаметный знак рукой, и рядом возник силуэт в коричневом плаще с капюшоном.

– Что прикажете, господин? – один из лучших преданных слуг, даром что человечишка.

– Завтра мы пойдем дальше. Оставь здесь руководителей из людишек, пусть думают что все закончилось, пусть плодятся и размножаются, – он усмехнулся, – А в середине города пусть поставят мемориал по невинно, хм, замученным. Пусть ходят и поклоняются им.

– Осмелюсь спросить, для чего этот мемориал, мой господин?

– Бесплотным тоже нужно чем-то питаться. – Он бросил последний взгляд на затаившийся город и пошел прочь…

– Гена, Гена, вставай, ты же все проспал!!!

– Ммм?

Разлепив с трудом веки, Геннадий попытался сфокусироваться на окружающей обстановке. Большую часть поля зрения занимало озабоченное женское лицо с пухлыми щечками. Наташа, жена. Он застонал и рывком сел на кровати. Реальный мир постепенно занимал подобающее ему место. Низкий потолок, убогая мебель. Тесная комната в пятиэтажке на Нижегородке. Все, как всегда.

– Опять эти сны? – озабочено спросила Наташа.

– Да, – прохрипел он пересохшим ртом, – Сколько времени?

– Много! Тебе на работе уже через полчаса быть надо! Я тебя никак добудиться не могла!

– Вот же черт! – Геннадий помчался в санузел, пытаясь одновременно чистить зубы и намыливать щеки для бритья. Получалось одинаково плохо. Наконец, махнув рукой на недобритую щеку, он выскочил обратно, влез в плохо выглаженный костюм, сунул галстук в карман и побежал к выходу.

– Оболтус в школе? – на ходу спросил он жену.

– Лето же, каникулы, – растерянно ответила та.

– Да точно. До вечера! – он выбежал на лестницу и заскакал по ступенькам вниз.

Квартал пятиэтажек, выстроенный между Нижегородской и Новорогожской улицами давно проснулся и занялся своими привычными делами. Бегали по дворам дети. Рассевшиеся на лавочках старушки провожали бегущего Геннадия задумчивыми взглядами.

– О, здорово, кого я вижу! – вот только этого не хватало! Неизвестно откуда взявшись, путь преградил Вован, сосед с первого этажа. На красной небритой роже светилась искренняя радость нечаянной встречи.

– Геннаха, дружище! – Вован широко раскрыл объятия, обдав Геннадия сложным выхлопом утреннего перегара, – Как же я рад! Шел, думал – кто же мне даст полтинник с утра, а тут – ты! Дай, я тебя обниму!

– Вова, ну я же не бухгалтерия! – попытался вывернуться Геннадий, но тот знал свое дело крепко и жертву выпускать не собирался.

– Ну, я же тебе отдам! С получки. Или еще с чего-нибудь. Мы же друзья, Геннаха?

– Ага, с пенсии… – Геннадий вытащил из кармана пятьдесят копеек, бывших ровно половиной приготовленного на обед рубля. Отказать, как обычно, не хватило духа, и Вован об этом отлично знал.

– Спасибо тебе, дружище, выручил рабочий класс! – с чувством произнес Вован, но Геннадий уже бежал к остановке.

Ну вот! Сто шестой автобус уже уехал и весело моргал желтым огоньком, поворачивая направо в Калитники. Семьдесят четвертого тоже не видно, одни троллейбусы равнодушно катили мимо. Затравленно оглянувшись, Геннадий помчался через район напрямую.

Хладокомбинат, на котором работал Геннадий, напоминал своим видом средневековый замок, возвышающийся темно-красными кирпичными стенами между жилым районом и Калитниковским кладбищем. Но замок этот жил какой-то странной жизнью, качая в своих венах – трубопроводах аммиак, выдыхая жар из теплообменников, впуская и выпуская из ворот погрузчики. Храня от теплого лета за мощными стенами вечный холод своего сердца – гигантских холодильных камер.

Проскочив проходную, Геннадий резко сбавил ход, надеясь, что его примут за давно присутствующего на работе и идущего по каким-то важным служебным делам. Но не тут-то было, завернув за угол, он наткнулся на крайне недовольного главного инженера.

– А, Скрябин! Где ты ходишь? – главный инженер даже не пытался скрывать раздражения, – В первом холодильная установка не работает, если мороженое потечет – отвечать будешь ты!