Донато Карризи - Подсказчик

Элиса росла умной, не по возрасту развитой. Первым словом, которое она произнесла, было «Мэй», имя ее плюшевого медвежонка. А мать запомнила и последнее – когда они расставались – «до завтра»: так она сказала, отправляясь ночевать к подружке. Но «завтра» для Элисы Гомес так и не наступило. Ее «вчера» стало одним нескончаемым, растянувшимся на много лет днем.

В этот долгий день Элиса для своих родителей оставалась десятилетней девочкой, что жила в комнате, полной кукол и рождественских подарков, сложенных у камина. Она останется навсегда такой, какой ее запомнили, увековеченной на фото памяти, пленницей волшебных чар.

Пускай Мила и нашла ее, но родители по-прежнему продолжают ждать свою потерянную девочку и не знают покоя.

После объятий, сдобренных несколько дежурными слезами, госпожа Гомес пригласила их в дом и предложила чаю с печеньем. С дочерью она вела себя как с гостьей – быть может, в тайной надежде, что та уйдет, нанеся визит, и оставит их с мужем в привычном уединении.

Мила всегда сравнивала печаль со старым шкафом, от которого хочешь избавиться, но он все-таки остается на месте, распространяя по комнате запах старой мебели. И со временем к нему привыкаешь, вбираешь его в себя.

Элиса вернулась, и ее родителям надлежит снять траур и возместить окружающим все сострадание, которым они были окружены все эти годы. Причин печалиться у них больше не будет, но хватит ли смелости поведать миру о том, как тяжело жить в доме с чужим человеком?

После часа, ушедшего на соблюдение приличий, Мила поднялась, чтобы попрощаться, но во взгляде матери ей почудился призыв о помощи. «Что же мне делать?» – безмолвно выкрикнула женщина, оказавшись лицом к лицу с новой реальностью.

Миле тоже надо признать горькую правду. Элиса Гомес нашлась чисто случайно. Если б ее похититель спустя годы не решил увеличить «семью» за счет Паблито, никто бы и не узнал, как обстоит дело. И Элиса навсегда осталась бы в мире, сотворенном только для нее волею безумного тюремщика. Сначала как дочь, потом как верная жена.

С этой мыслью Мила закрыла шкафчик. «Забудь, забудь, – сказала она себе. – Это единственное лекарство».

Квартал постепенно пустел, и ей захотелось домой. Там она примет душ, откупорит бутылку портвейна, поджарит каштаны на газовой плите, сядет у окна гостиной смотреть на дерево и, если повезет, задремлет на диване.

Но стоило ей заторопиться к этой желанной награде – вечеру в одиночестве, – как в раздевалке появился один из ее коллег.

Ее вызывает сержант Морешу.

В этот февральский вечер улицы влажно блестели. Горан открыл дверцу такси. Машины у него не было, водительских прав тоже, и он предоставлял другим доставлять его куда надо. Не то чтобы он совсем не умел водить – нет, он пробовал, и у него получалось, но человеку, привыкшему погружаться в собственные мысли, за руль лучше не садиться. И Горан поставил на этом крест.

Расплатившись с водителем, он выставил на тротуар ноги в ботинках сорок четвертого размера, затем вытащил из пачки третью за день сигарету. Закурил, дважды затянулся и выбросил. Такую привычку он выработал, с тех пор как решил бросить курить, – своего рода компромисс, попытка обмануть потребность в никотине.

Он вышел из машины и, наткнувшись взглядом на свое отражение в витрине, какое-то время рассматривал его. Нечесаная борода, обрамляющая усталое лицо. Круги под глазами, шапка спутанных волос. Он сознавал, что не слишком следит за собой. Следят за собой, как правило, совсем другие мужчины.

По общему мнению, самой поразительной чертой Горана было его долгое загадочное молчание.

А еще глаза, огромные, внимательные.

Скоро ужин. Он медленно поднялся по лестнице. Вошел в свою квартиру, прислушался. Через несколько секунд, когда он привык к этой новой тишине, он различил знакомый ласковый голос Томми, который играл у себя в комнате. Горан пошел на звук, но застыл на пороге, не решаясь прервать его.

Томми девять лет, беззаботный возраст. У него каштановые волосы, он любит все красное, баскетбол и мороженое, даже зимой. Есть у него задушевный друг, Бастиан, с которым он устраивает фантастические «сафари» в школьном саду. Они оба скауты и нынешним летом собираются вместе в лагерь. Последнее время все разговоры только об этом.

Глаза, огромные, внимательные.

Томми заметил Горана, стоявшего в дверях, и с улыбкой обернулся.

– Поздно, – укорил он.

– Знаю! Дела… – извинился Горан. – Госпожа Руна давно ушла?

– Сын заехал за ней полчаса назад.

Горан разозлился: госпожа Руна уже несколько лет служит у него гувернанткой и потому должна знать – он не любит, когда Томми остается дома один. Подобная ситуация иной раз наводит его на мысль о том, что дальше так продолжаться не может. Но одному ему не справиться. Похоже, единственный человек, обладавший некой таинственной силой, который все умел и все успевал, забыл перед уходом оставить ему шпаргалку с магическими формулами.

Надо наконец объяснить все госпоже Руне, причем объяснить доходчиво. Он скажет ей, чтобы она непременно дожидалась его, когда он задерживается. Томми почувствовал, о чем он думает, и нахмурился, поэтому Горан тут же попытался отвлечь его:

– Есть хочешь?

– Я съел яблоко, пачку крекеров и выпил стакан воды.

Горан с усмешкой качнул головой:

– Не слишком плотный ужин.

– Это полдник. Я бы еще чего-нибудь съел.

– Спагетти.

Томми радостно захлопал в ладоши. Горан потрепал его по макушке.

Вместе они приготовили пасту и накрыли на стол, как люди, ведущие общее хозяйство в семье, где у каждого свои обязанности и каждый выполняет их, не спрашивая остальных. Его сын быстро учится, Горану есть чем гордиться.

Последние месяцы были нелегкими для них обоих. Жизнь могла расползтись по швам, но он старательно соединял их, терпеливо завязывая узлы. Выработал распорядок дня на случай, когда его не было дома. Еда по часам, четкое расписание, утвердившиеся привычки. С этой точки зрения ничто не изменилось по сравнению с прошлым. Все повторялось в том же виде, и это внушало Томми уверенность.

В конце концов, они учатся оба, друг у друга, учатся сосуществовать с пустотой и при этом не закрывать глаза на действительность. Если у кого-то из них появляется потребность высказаться, он высказывается.

Единственное, что им не удается, – назвать пустоту по имени. Потому что этого имени уже нет в их словаре. Они используют другие названия, другие выражения. Это странно. Человек, дающий имена серийным убийцам, не знает, как назвать ту, что когда-то была его женой, и позволил сыну обезличить свою мать. Как будто она персонаж из сказок, которые он читает Томми каждый вечер.