Нова Рен Сума - Воображаемые девушки

А еще у нас были одинаковые ушные мочки, мизинцы и пальцы на ногах. Но это все малозначимые детали. Кто будет называть девушку красавицей только из-за ее пальцев на ногах? На самом деле я была лишь как карандашный набросок копии полароидного снимка моей сестры: наше сходство было заметным лишь при определенном свете, да и то, если вы нарочно пытались его увидеть, потому что понравились мне и я сказала вам об этом.

И только тогда, находясь в воде, под взглядами всех собравшихся на берегу, я задумалась – вот, значит, каково это – быть моей сестрой. Когда все всегда смотрят на тебя. Видят тебя.

Руби в этот момент тоже глядела на меня, издалека, но прямо мне в глаза.

– Готова? – спросила она и улыбнулась улыбкой, предназначенной только мне.

Понятия не имею, с чего она решила, что я могла бы вернуться с сувениром из Олив, но мне нельзя было спрашивать ее об этом, не на глазах у всех. Я знала, что она уже начала собирать по кусочкам историю, которую рассказывала бы всем назавтра – Руби обожала свои истории, – и в ней я была звездой.

– Готова, – ответила я.

Это должна была быть история о том, как я переплыла водохранилище и как благодаря заработанной мной двадцатке мы могли бы забыть о просроченном счете за телефон и поужинать в «Литтл Беар».

И никак не история о том, как я утонула в самом глубоком месте водохранилища в то лето, когда мне исполнилось четырнадцать, – Руби никогда бы не позволила этому случиться.

– Давай, Хло, – крикнула мне Руби, – покажи им, на что ты способна. Захвати нам что-нибудь классное!.. Вперед!

Парни у края воды гнали волны в моем направлении, давая ход течению, которое должно было подтолкнуть меня. И они смотрели на меня так, как смотрели на нее. Потому что было темно и поздно, потому что они либо находились в недоумении, либо под кайфом, либо были пьяными, либо всё вместе. Но меня это не напрягало, а скорее мне даже нравилось.

Я поплыла.

Была ночь, и они никак не смогли бы увидеть, насколько далеко я оказалась от берега. С моей скоростью меня не выловил бы ни один луч фонарика. Я быстро проплыла мимо той линии, где галька, до которой можно было достать пальцами ног, исчезала, и ее уже больше нельзя было почувствовать, как будто дна не было совсем. Я стремительно плыла к самому глубокому месту, где никто не смог бы увидеть меня.

До меня доносились голоса с берега, а потом перестали. Я продолжала плыть.

Вокруг меня была вода, знакомая, теплая. Мне даже можно было не открывать глаза – я знала дорогу. Но вдруг стало холодно, градусов на десять ниже, и я поняла, что приблизилась к тому месту, где, как говорила Руби, был центр Олив. Его сердце, по ее словам, находилось посреди водохранилища, в самой глубокой, бездонной его точке.

Когда я доплыла до места, где вода стала холоднее, ноги словно налились свинцом. Вода будто уплотнилась и потянула меня вниз.

До затопления здесь действительно находился городок под названием Олив; это есть в учебниках по истории, это не выдумка Руби. Олив был одним из девяти городков, стертых с лица земли, потому что в какой-то момент Нью-Йорку стало не хватать воды. Мегаполис выкупил эту землю и построил плотину. Вырубил все деревья и выкопал эту здоровую яму. У людей забрали дома и фермы и сровняли их с землей. Олив снесли, уничтожили, словно его и не было никогда на этой равнине. Словно стерли ластиком.

Руби знала об Олив больше других. Она знала такое, о чем никто и понятия не имел. Она говорила, что жители городка не хотели уезжать, что Нью-Йорк пытался выкупить их дома, церкви и школы, фермы и магазины, но люди не стали ничего им продавать. Жители других городков забрали деньги и разъехались кто куда. Только в Олив игнорировали уведомления о выселении, поступали так же, как Руби, которая, когда ярко-оранжевым извещением опечатали дверь нашей квартиры, просто-напросто разрезала его и вошла внутрь. Все было точно так же, говорила она мне, «но только представь, что как будто наступил конец света, потому что в городе не осталось ни одного дерева, ревели огромные машины, вытаскивая землю прямо у нас из-под ног, а нам некуда бы было пойти».

Жители Олив не передумали, даже когда девятнадцатого июня тысяча девятьсот четырнадцатого года целый час свистел паровой свисток – показать им, что строительство дамбы завершилось. Лишь только люди из Олив остались на той земле, на которой родились, и ждали, когда придет вода и затопит их.

– Но они же ушли, – помню, говорила я Руби, когда она рассказала мне эту историю. – Они должны были.

– Думаешь? – всё, что она ответила.

Проплывая над Олив, я задумалась.

Руби говорила, что там, где когда-то стоял Олив, можно до сих пор отыскать жителей, которые так и не покинули городок. Будто они смотрят в мутное небо и ждут, когда увидят днища наших лодок, наши лески, считают наши проплывающие ноги.

Они не были привидениями, уверяла она меня, когда я вздрагивала от страха; они были всё теми же живыми людьми, только вместо легких у них выросли жабры. И старели они намного медленнее, потому что там, внизу, в иле, время почти остановилось. Когда я была маленькой, она специально пугала меня, говоря, что они всё обо мне знают, что они заметили меня, как только мы впервые вторглись в их владения, чтобы поплавать. Они знают меня по моим ногам, говорила она, и помнят, как я двигаю ими; они только и ждут, когда же я раскапризничаюсь, закачу истерику, в надежде, что ее терпение лопнет и она позволит им забрать меня.

Если она толкнет меня прямо сейчас, то их холодные перепончатые руки сразу же утянут меня вниз за лодыжки. Но не надо волноваться, успокаивала меня сестра, там, внизу, у меня будет все, что нужно. Мороженое в водохранилище было зеленым, а значит, с мятным вкусом, моим любимым. Под водой куда веселее качаться на качелях. И не нужно тратить время на дыхание.

Те времена, когда она угрожала бросить меня в Олив, давно прошли. Да и Руби никогда не говорила этого всерьез. Ясное дело, сестре было четырнадцать, мне девять, и ей приходилось везде таскать меня с собой. Иногда она жаловалась на это за закрытыми дверями, не зная, что я подслушиваю. Говорила маме, что это та должна учить меня завязывать шнурки и разогревать лапшу на ужин, подписывать разрешение на поход в музей динозавров. Да, она все это говорила, но я знала: на самом деле Руби не хотела, чтобы я вдруг исчезла из ее жизни.

Как и сейчас.

Руби отправила меня сюда, зная, что Олив больше не существует, – ей просто хотелось сделать свои истории интересными. И с ее подачи я в кои-то веки оказалась в центре всеобщего внимания.

Она же стояла на берегу и наблюдала. Я ощущала на себе ее взгляд, взгляды ее друзей… но еще и другие взгляды, снизу.