Стивен Кинг - Чужак

Из кухни донесся неожиданный звук: смех.

Фред с Олли снова уставились друг на друга. Олли бросился в кухню, где смех его матери – поначалу вполне естественный и нормальный – уже перешел в истерический хохот. Фред быстро выключил пылесос и поспешил следом за сыном.

Арлин Питерсон стояла, прислонившись к кухонной раковине, и рыдала от смеха, держась за свой необъятный живот. Ее лицо было красным, как при очень высокой температуре. По щекам текли слезы.

– Мама? – встревоженно спросил Олли. – Что с тобой?

Хотя Фред и Олли более-менее привели в порядок гостиную и кабинет, здесь, на кухне, работы еще оставался непочатый край. Разделочные столы по обеим сторонам раковины и обеденный стол в угловой нише были заставлены недоеденными запеканками и пирогами, пластиковыми контейнерами с салатами и остатками самых разных кушаний, завернутых в алюминиевую фольгу. На плите стояло блюдо с частично съеденной курицей и большой соусник с засохшей подливой, похожей на бурую грязь.

– Жратвы нам хватит на месяц! – выдавила Арлин сквозь смех. Она согнулась пополам, захлебываясь от хохота, потом резко выпрямилась. Ее щеки стали почти фиолетовыми. Ярко-рыжие волосы, унаследованные старшим сыном, стоявшим сейчас перед ней, и младшим, который лежал в земле, выбились из-под заколок и разметались вокруг ее побагровевшего лица кудрявой короной. – Плохие новости: Фрэнки мертв! Хорошие новости: мне теперь не придется ходить в магазин еще… очень… долго !

Она взвыла от смеха. Этот звук был бы уместен в психушке, а не у них на кухне. Фред понимал, что надо как-то ее успокоить, подойти и обнять, однако ноги не слушались. Они словно приросли к полу. Первым с места сдвинулся Олли. Но не успел он приблизиться к матери, как она запустила в него недоеденной курицей. Олли пригнулся. Курица пролетела через всю кухню, роняя кусочки начинки, и ударилась в стену с противным влажным хрустом. На стене под часами осталось большое жирное пятно.

– Мама, не надо. Хватит.

Олли попытался обнять ее за плечи, но она вырвалась, метнулась к разделочному столу, по-прежнему завывая от смеха, схватила двумя руками тарелку с лазаньей – принесенную кем-то из почитательниц отца Брикстона – и вывалила ее содержимое себе на голову. Холодные макароны запутались у нее в волосах и рассыпались по плечам. Саму тарелку Арлин зашвырнула в гостиную.

– Фрэнки мертв, а у нас тут гребаный итальянский буфет!

Фред все же заставил себя шагнуть к жене, но она увернулась и от него тоже. Она смеялась, как разгоряченная, перевозбужденная девчонка, играющая в салки. Она схватила пластиковый контейнер с маршмэллоу. Начала поднимать, но уронила его себе под ноги. Смех резко оборвался. Арлин схватилась за левую грудь, одной рукой приподняв ее снизу, а второй прижав сверху. Растерянно посмотрела на мужа широко распахнутыми, полными слез глазами.

Эти глаза , подумал Фред. Я когда-то влюбился в эти глаза .

– Мама? Мама, что с тобой?

– Ничего, – сказала она и добавила после секундной паузы: – Кажется, что-то с сердцем. – Она наклонилась, глядя на курицу и маршмэллоу под ногами. С ее волос посыпались макароны. – Смотрите, что я наделала.

Арлин резко вдохнула, судорожно хватая ртом воздух. Фред попытался ее подхватить, но она была слишком тяжелой, и он ее не удержал. Еще до того, как Арлин осела на пол, ее щеки побелели.

Олли закричал и упал рядом с ней на колени.

– Мама! Мама! Мама! – Он испуганно обернулся к отцу. – Кажется, она не дышит!

Фред оттолкнул сына:

– Звони в «Скорую».

Больше не глядя на Олли, Фред положил руку на шею жены и попытался нащупать пульс. Пульс был, но сбивчивый, нехороший: тук-тук, туктуктук, тук-туктук . Фред оседлал Арлин, обхватил правой рукой свое левое запястье и принялся ритмично давить ей на грудь. Он не знал, правильно делает или нет. Так ли делают непрямой массаж сердца? Он совершенно в этом не разбирался, но когда Арлин открыла глаза, его собственное сердце подпрыгнуло к горлу и бешено заколотилось. Арлин очнулась, и теперь все будет хорошо.

Это не сердечный приступ. Она просто перевозбудилась. И потеряла сознание. Кажется, это называется истерический обморок. Но мы посадим тебя на диету, моя дорогая, и на день рождения я тебе подарю специальный браслет для подсчета…

– Я намусорила, – прошептала Арлин. – Извини.

– Не разговаривай, береги силы.

Олли уже звонил в «Скорую», с телефона на кухне. Он говорил быстро и громко, почти кричал. Диктовал адрес. Просил поторопиться.

– Вам придется опять убираться в гостиной, – сказала Арлин. – Прости меня, Фред. Мне очень жаль.

Но прежде чем Фред успел повторить, что ей не надо сейчас разговаривать, а надо просто лежать, пока она не почувствует себя лучше, Арлин сделала еще один шумный, судорожный вдох, а на выдохе вдруг обмякла. Ее глаза закатились, показались налитые кровью белки, превратившие ее лицо в застывшую маску смерти из фильма ужасов. Фред потом будет пытаться забыть это жуткое зрелище, но тщетно.

– Папа? Они уже едут. С ней все в порядке?

Фред не ответил. Он продолжал свою бестолковую реанимацию, горько жалея о том, что так и не выбрал время пойти на курсы оказания первой помощи. В его жизни вдруг оказалось так много всего, о чем он жалел. Сейчас он отдал бы свою бессмертную душу за возможность вернуться в прошлое. Всего на одну паршивую неделю.

Нажать, отпустить. Нажать, отпустить.

Все будет хорошо , мысленно говорил он жене. С тобой все будет хорошо. Не может быть, чтобы твоими последними словами стало «Мне очень жаль». Я этого не допущу.

Нажать, отпустить. Нажать, отпустить.

Марси Мейтленд с радостью согласилась взять Грейс в постель, едва та спросила, можно ли ей сегодня спать с матерью, но когда Марси предложила Саре присоединиться к ним, старшая дочь покачала головой.

– Ладно, – сказала Марси. – Но если вдруг передумаешь, приходи.

Прошел час, потом второй. Самая страшная в жизни Марси суббота перетекла в самое страшное воскресенье. Она размышляла о Терри, который сейчас должен был лежать рядом и крепко спать (может быть, ему снился бы предстоящий финал чемпионата Городской молодежной лиги; после победы над «Медведями» у «Драконов» были хорошие шансы взять кубок). Но Терри в тюрьме. Наверное, тоже не спит? Да, конечно, не спит.

Она знала, что предстоит трудное время, но Хоуи им поможет. Хоуи восстановит справедливость. Терри однажды сказал ей, что старина Хоуи Голд – лучший адвокат защиты на всем юго-западе и когда-нибудь ему точно предложат должность в Верховном суде штата. С учетом железного алиби Терри Хоуи просто не может не выиграть дело. Но каждый раз, когда Марси пыталась утешить себя этой мыслью и даже почти засыпала, она вспоминала Ральфа Андерсона, этого подлеца и Иуду, которого считала другом, и вся сонливость сходила на нет. Когда все закончится, они подадут в суд на полицию Флинт-Сити за неправомерный арест, незаконное заключение под стражу, очернение репутации и унижение человеческого достоинства – Хоуи подскажет, за что еще, – и когда Хоуи начнет свою массированную атаку, Марси позаботится о том, чтобы Ральф Андерсон оказался в зоне обстрела. Можно ли подать иск лично против него? Засудить его так, чтобы он лишился работы и всего, что имеет? Она очень надеялась, что да. Она очень надеялась, что им удастся пустить Ральфа по миру, и его женушку тоже, и их сыночка, с которым столько возился Терри, – чтобы они побирались на улицах с миской для подаяний. Конечно, в нынешние прогрессивные и вроде как просвещенные времена что-то подобное вряд ли возможно, но Марси нравилось представлять, как эти трое, облаченные в завшивленное рванье, нищенствуют на улицах Флинт-Сити, и эта картина, опять же, никак не давала заснуть, отзываясь в сознании яростью и злорадством.