Джонатан Келлерман - Крушение

Н-да, таким жильем читателей «Пипл» и «Вог» не прельстишь. Хотя в этом, собственно, и суть Голливуда: на самом деле его не существует. Разумеется, звезды крупного калибра, которым хватает ума держать и взращивать свой капитал в банках, могут позволить себе жизнь небожителей до самой своей смерти. Ну а личики разрядом поменьше, которым сегодня «катит», – у них успех в карьере длится не дольше экстаза мотылька.

Коричневый короб – это все, чего Зельда Чейз достигла на своем пике. Что же произойдет с женщиной, страдающей серьезным психическим расстройством, когда агент перестанет реагировать на ее звонки?

Что станется с ее сыном?

Лу Шерман сказал, что Овидию пять, но дата его рождения в карте, оказалось, отстоит всего на месяц от шести. Будет ли в метриках зафиксирован день рождения, проведенный с мамой?

Ребенок, открывший дверь на стук, едва смотрелся на пять – возраст выдавала лишь осмысленность в глазах. В одной руке он держал кружку с молоком.

– Вы доктор, который не делает уколов? – спросил он с порога.

Голос слегка в нос, дикция четкая. Закрыть глаза, и можно представить, что перед тобой семи- или восьмилетка.

Моя мысленная камера четко фиксировала детали.

Для своего возраста мелковат, худой, ноги короткие, центр тяжести понижен. Длинные темные волосы почти скрывают лоб и костлявые плечики. Возможно, к его чертам причастен латинос.

На нем была черная майка с логотипом какой-то группы, о которой я слыхом не слыхивал. Оливково-серые пятнистые штаны, шнурки высоких кед ослаблены. Совиные очки в черной оправе пришвартованы к голове оранжевой резинкой. Глаза за линзами темнее, чем у Зельды; почти черные, широкие от любопытства.

– А ты – Овод, – сказал я.

– Не Овод, а Овидий. – Он рассмеялся в ответ, подражая моим словам и моей интонации с той же необычайной точностью, что и его мать. Чего-то еще он у нее поднахватался?

– Алекс Делавэр. – Я протянул свою руку. Тонкие хрупкие пальчики схватили ее, энергично сжали и выпустили. Пятилетний аналог крепкого мужского рукопожатия.

– Точно без уколов? – прищурясь, спросил он.

– Точно.

– Крутоооо.

Мальчик ощутимо расслабился, но с места при этом не сошел.

– Гм, Овидий…

– Я спросил у нее, а что за доктор? А она говорит, какой-то там «лог».

– Психолог.

Овидий губами повторил незнакомое слово, беззвучно усваивая.

– Она говорит, не знает, что это такое.

– Она – это кто?

– Карен. Работает с моей мамой. Вы мою маму знаете?

– Совсем недавно виделись.

– А где?

– В кабинете у ее врача.

– Она была в больнице. Ей скоро будет лучше.

– Можно я войду? – спросил я.

Он посторонился.

– У нее сейчас грусть. Но не из-за меня. А просто так, своя.

Именно так поучают детей сочувственные взрослые. Ребенок произносил это вполне осмысленно.

Я хотел было ответить, но меня отвлек окрик откуда-то из глубины дома:

– Ови, бог ты мой! Сколько раз тебе говорить: не открывай посторонним двери!

– Карен, да это психолог!

Затормозившей за спиной у ребенка женщине было лет под тридцать – ширококостная, с полным бледнотным лицом (сгодилась бы, пожалуй, на роль ирландской буфетчицы в сериале, что мелькают на Пи-би-эс). В остальном же вполне двадцать первый век: фиолетовых волос ровно столько, чтобы собрать сзади в ершистый пучок, в ушах примерно семь колечек, над ноздрей искусственный брюлик, на руках непременные тату.

– Вот, была в ванной, – заполошно выдохнула она. – Сказала ж ему подождать, пока выйду… Ови!

Мальчик пожал плечами.

– Алекс Делавэр, – представился я Карен.

– Доктор Алекс Делавэр, – поправил Овидий.

– Уверяю вас, сэр, – никак не унималась Карен Галлардо, – раньше он так никогда не делал! Овидий, пока здесь распоряжаюсь я, надо, чтобы ты меня слушался.

Мальчик хлебнул молока, отчего запачкал подбородок, и, шмыгнув, утерся.

– Ну вот, теперь тебе салфетка нужна, – бдительно заметила Карен.

– Не нужна, – снова используя руку, сказал мальчик. – Он ко мне пришел, разговаривать.

Карен Галлардо поглядела на меня.

По моему кивку она удалилась, а Овидий хозяйски указал:

– Нам туда.

Через утлую прихожую он провел меня в гостиную, приподнимающую, казалось, дом над окрестными кротовыми кучами. А всё за счет вида.

В местах вроде Тосканы и Санта-Фе, где архитектурная сдержанность увязана со здравым суждением, основанным на традиции, дома и строения органично сливаются со склонами холмов. В Лос-Анджелесе, напротив, посыл состоит единственно в утверждении своей индивидуальности. Панорама за западным окном Зельды Чейз, от пола до потолка, представляла собой сплошное подернутое дымкой нагромождение бассейнов, угнетенных засухой садов и непомерных числом строений на ограниченной площади.

За это зрелище, по всей видимости, еще и накручивалась втрое аренда, несмотря на то что пол здесь устилал дешевый бурый ковролин, потолок был весь в пупырышках, а разномастная мебель – стянута отовсюду.

Несмотря на это, в доме было прибрано и чисто, какая ни на есть мебель расположена с умом, а на ворсе ковра – полоски от свежего прохода пылесосом. Посредине небольшого обеденного стола стояла чаша с яблоками и грушами (судя по бисерным каплям влаги, недавно помытыми). Неужели стараниями горничной? Или, может, Карен Галлардо позвонили со студии и распорядились создать вид? Если так, то Овидий, открывая дверь, сдал свою няню со всем ее враньем насчет отлучки в ванную. Впрочем, не будем строги. Я ведь сюда прибыл не для придирок, а чтобы как можно больше узнать о мальчике.

– Это я все сделал, – сказал он и пристроился на полу возле причудливого строения из многоцветных полупрозрачных плашек и конусов. Что-то вроде постмодернистской версии средневекового замка с множеством башенок, шпилей, пристроек, пропорциональных дверей и окон, а в придачу еще и горизонтальным отростком спереди – видимо, мостом через невидимый ров.

В совокупности это сооружение занимало весь центр комнаты. Среда, отданная под ребенка? Если так, то малыш воспользовался ею как следует.

– Здо́рово, – похвалил я.

Мальчик без комментариев потянулся к коробке с неиспользованными плашками, ухватил пригоршню и начал что-то добавлять и убавлять, приостанавливаясь лишь затем, чтобы оценить свою работу.

– Овидий, и в самом деле красиво.

– Да это конструктор на магнитах, – пояснил он. – Тут все легко-прелегко, надо только прилеплять и отлеплять.

В качестве примера мальчик в одном месте отодрал конусовидную крышу и двойной шпиль преобразовал в подобие готической арки.

– Как легко ты справляешься, – заметил я.

Еще одно пожатие плеч, чтобы сдержать улыбку, но наконец уголки губ у него приподнялись.