Зои Стейдж - Молочные зубы

Ей несколько раз в день требовалось отключаться, подобно аккумулятору с обратной зарядкой, который заряжается, когда его выдергивают из сети. Это был характерный симптом болезни Крона, хотя гастроэнтерологи не придавали ему значения. Доктор Стефански предложил ей обсудить эту проблему с терапевтом. Сюзетте становилось легче, когда она принимала пищу и спала строго по графику. Порой небольшая утренняя зарядка способствовала приливу энергии. Однако со временем – когда из-за Ханны дни стали казаться длиннее – даже эта хитрость перестала помогать. Она все больше напоминала себе заводную игрушку со сломанным механизмом.

– Ты должна рассказывать мне как можно больше. Позволь помочь тебе, – взмолился Алекс.

Сюзетта кивнула и наконец обняла мужа.

– Сегодня необязательно делать все, – добавил он.

– Я сама этого хочу. Все будет в порядке. Тебе пора идти. Я же знаю: тебе не терпится побыстрее взяться за дело.

– Давай продолжим этот разговор позже, хорошо?

Он поцеловал жену, схватил кофе и ключи от машины, сунул ноги в туфли и вышел.

Когда-то Сюзетта представляла себя женщиной, которой не нужен никакой мужчина. Выросла же она без отца. Вселенная не вращается вокруг мужчин. Но когда влюбилась в Алекса, ей открылась истина: она больше не желала жить в мире, где нет его. Он изменил ее судьбу. Сюзетта понимала, что с теми сложностями, которые она испытывала, она никогда не смогла бы обеспечить себе столь комфортную жизнь. Да и работала она раньше так мало, что если бы ей дали инвалидность, этих выплат едва бы хватало, чтобы сводить концы с концами. Вместе они стали единым целым, принося друг другу радость существования.

Она позвонила в «Саннибридж» и согласилась приехать к одиннадцати часам.

Когда Сюзетта поднялась наверх, дверь в комнату Ханны была закрыта. Она прижалась к ней ухом и услышала звук разрезавших бумагу ножниц. Алекс сказал, у Ханны есть какой-то план, но она не думала, что для его осуществления понадобится компьютер, и не предполагала, что это окажется какое-то рукоделие. По правде говоря, мысль о том, как усердно девочка трудится в своей комнате, вселила в ее душу надежду. Может, дочь наконец взяла в руки маркеры или карандаши. Сюзетта не понимала, почему та никогда ими не пользуется, хотя и знала, что принадлежности для рисования ей нравятся. Если бы потом она нашла разбросанные на полу клочки бумаги, то даже не расстроилась бы. Представив себе такую возможность, Сюзетта улыбнулась.

– Я быстренько приму душ, у тебя все хорошо?

Ханна слегка ударила по полу костяшками пальцев, будто постучала в дверь – этот условный код они разработали для случаев, когда не видели дочь, но ждали от нее ответа.

– Отлично.

Сюзетта на миг застыла в нерешительности, раздумывая, стоит ли попросить девочку быть поосторожнее с ножницами, но решила этого не делать: если она станет нервно топтаться у двери или сюсюкать, Ханне это не понравится.

Сюзетта минуту наслаждалась надеждой, воображая, что может представлять собой поделка дочери. Она верила в творческий потенциал Ханны, даже если та редко использовала его надлежащим образом. Может, это будет следующая стадия на долгожданном, хотя и странном, пути к общению.

Когда она прошла к себе в комнату, закрыла за собой дверь, взяла телефон и ввела в поисковую строку имя Мари-Анн Дюфоссе , эта надежда растаяла как дым.

Раздевшись донага, Сюзетта почувствовала себя беззащитной, хотя и заперла дверь в ванную. Воображение без конца рисовало, как Ханна орудует большими ножницами, мысленно нанося ей смертельные удары. Ее тревога была до омерзения театральной, тем более что Мари-Анн Дюфоссе не оставила в истории практически никакого следа. Но, по данным «Википедии», эта восемнадцатилетняя женщина стала последней жертвой, которую во Франции сожгли на костре как ведьму. Приведенные в статье скудные доказательства того, что девушка в жизни не совершала поступков, даже отдаленно напоминавших колдовство, в расчет можно было не брать. Сюзетте было достаточно того, что Ханна вообще о ней знала и имела причины ею восхищаться, чтобы вызывать ее дух. Теперь ей было известно название затеянной дочерью игры – «Напугай маму». Но защитить себя она не могла и от одной мысли о Ханне начинала нервничать, а в душу закрадывался страх, и даже под горячей водой ее бил озноб. Белки глаз дочери. Способность неслышно подкрадываться к матери во сне…

Будет весело и интересно – вот что обещали ей в яслях, а потом и в детском саду. Дольше всего она продержалась в «Грин Хилл экедеми». Целых пять недель, из которых каждый день был трудным испытанием. Искушением в знак протеста броситься стремглав на стену (однажды она предприняла такую попытку, но ее оттащили и отправили к коротышке-толстухе медсестре, которая приложила ко лбу кубик льда и только после этого позвонила маме). Превратить всех этих несносных, непоседливых детей в предметы, с которыми можно было бы играть, в живые, дышащие куклы. Попытки ставить их на место лишь создавали проблемы. Ее манера веселиться не нравилась никому.

Однажды ей пришлось сидеть на оранжевом квадратике ковра и смотреть, как трое малышей строили башню из пластмассовых кирпичей – что-то вроде конструктора «Лего» для великанов. Это занятие нельзя было назвать ни интересным, ни веселым. Они без конца спорили, кому устанавливать следующий блок и какого он должен быть цвета. Ханна не понимала, зачем им вообще понадобилось играть вместе. Кудряшке нравились только синие кирпичи. Крутым Розовым Очкам хотелось командовать двумя остальными. Ковыряльщик в Носу, стоило ему к чему-нибудь прикоснуться, оставлял повсюду зеленые козявки.

Наконец Ханне надоело, и она встала. Потом подошла к пластмассовой башне и внимательно пригляделась к конструкции. Целые три головы, доверху набитые опилками. А какой мог бы из этих кирпичиков получиться узор: красно-желто-синий, красно-желто-синий. Или два синих, два красных, два желтых.

– Можешь с нами поиграть, – сказали Крутые Розовые Очки.

Будто Ханне требовалось ее разрешение. Три свинюшки застыли в ожидании. Неужели они думают, что она добавит к их башне кирпич? Или, может, скажет им слащавый комплимент?

От их творения у нее рябило в глазах. Она пнула кирпич в основании башни и обрушила ее на пол. Не самый забавный в ее жизни поступок, но все лучше, чем сидеть без дела.

– Эй! – закричали Крутые Розовые Очки.

Кудряшка заревела.

Ханна отошла: ее, вероятно, окликнул кто-то из взрослых, но она не обратила никакого внимания.

Играть на улице было не веселее: все носились по площадке с воплями, от которых у нее болели уши. Две лучшие, приторно добродетельные подружки с похожими болтающимися косичками вертели в руках полосатые скакалки: прыгали, скрещивая ноги, хохотали. Ханна подумала, что, если бы завязать веревку у одной из них на шее, игра получилась бы куда интереснее. Тогда она – может, даже с помощью других детей – поволокла бы ее за собой на привязи, слушая, как та кричит, глядя, как извивается. Вот была бы потеха!