Вульф Дорн - Шепот волка

«Снаружи, на свободе. Под чистым синим небом. Свободным. Я на воле и свободен. Я…» Его рука судорожно вцепилась в ручку дверцы, а сердце почти остановилось. Панический страх поднялся в нем, как чудовище из бездонного, темного моря. «Наружу, наружу, – думал он снова. – Я на воле и свободен, на воле и свободен, на воле и свободен!» Но чудовище это не укротило. Оно вплотную приблизилось к поверхности воды.

Тилия снова что-то сказала, но Симон не расслышал тетю. Ее голос доносился откуда-то издалека. Симон оглянулся, хотел переспросить, что она сказала… Но окаменел от ужаса. Это не тетя сидит рядом с ним! На водительском сиденье сидел отец, и он узнал его только по одежде. Лицо было до неузнаваемости изувечено ожогами. Его словно окатили темно-бордовым воском, под которым вздулись отвратительные волдыри. Одни лишь глаза остались прежними. Папины глаза в зеркале заднего вида – последнее, что видел Симон перед аварией. Теперь он узнал, во что превратилось лицо отца после катастрофы.

Это было ужасно. «Я схожу с ума, – подумал он, – я совершенно спятил, я реально спятил!» Симон зажмурился, надеясь, что призрак исчезнет. Но когда снова взглянул на водительское сиденье, жуткое существо по-прежнему оставалось рядом.

– Тебе нехорошо, милый?

Это был не голос отца, а чей-то утробный и низкий голос. Хриплый, звучавший глухо, будто из могилы.

– Ты вспотел, Симон. Мне снова включить кондиционер?

Затем глаза существа изменились. Они росли, расширялись и превратились в две адские глазницы. Они сначала потемнели, а потом сделались совсем черными. Вскоре в них не осталось ничего человеческого. Они блестели, как маслянистые лужицы, и Симон видел в них бесконечную злобу. Это не папа! Как только он мог поверить, что это отец?!

«Я пришел за тобой! – выкрикнуло чудовище с горящими глазами, не раскрывая безгубого рта. Его голос звучал в голове Симона. – Да, мой мальчик, ты тоже скоро умрешь!»

Симон, едва сдерживая крик, на ходу распахнул дверцу. Тормоза взвизгнули на асфальте, машина резко остановилась. Когда от сильного толчка его дернуло с сиденья, Симон ощутил ненавистно-надежное давление ремня безопасности, отшвырнувшее его назад. И снова голос, на сей раз вполне реальный. К нему обращалась Тилия. Чудовище пропало.

– Симон, ради всего святого, что с тобой?

У мальчика перехватило дыхание. Сердце стучало, готовое вот-вот выскочить из груди. Что-то внутри рычало, как насмерть перепуганный зверь.

«Наружу! Наружу! Наружу! Выйти!»

– Я… я должен выйти!

Симон отчаянно пытался отстегнуть ремень безопасности, но не мог. Трясущиеся руки не повиновались.

– Прошу тебя! – кричал он. – Высади меня!

Наконец замок ремня безопасности щелкнул, высвободив Симона. Он выскочил из машины на полоску зелени между проезжей частью и дорожкой для велосипедистов. И тут же, упав на колени, устремил взор в безоблачное небо и стал глубоко дышать. «Небо, – подумал он, – такое синее и бескрайнее».

Тилия тоже вышла из машины и подбежала к нему. Присев, она обняла мальчика.

– Я… это все я… – всхлипнула она. – Но ведь я не знала…

Симон, взглянув на нее, покачал головой:

– Ты ни в чем не виновата. Это все страх… панический страх… Он всегда находит на меня, когда не ждешь. Я тоже не знал.

Какое-то время оба молча сидели на узкой полоске травы. Симон отрешенно уставился на «Фиесту» Тилии, перегородившую проезжую часть. Аварийка продолжала мигать. Скопившиеся сзади автомобили сигналили. Выходной день, плотное движение. Кто-то из сидевших за рулем стал выговаривать Тилии, другой показал ей неприличный жест.

Симона охватила досада, что все злятся на тетю из-за него, но о том, чтобы вернуться в машину, и речи быть не могло. Ни за что на свете.

Отрезок пути от Фаленберга до Кессингена был довольно длинным, пешком не одолеешь, да еще в такой жаркий и душный полдень. Они решили воспользоваться рейсовым автобусом, после того как Тилия вернулась и оставила машину на стоянке возле клиники.

Остановка находилась недалеко, но, едва они к ней подошли, чувство тревоги снова охватило мальчика. Он вспомнил, что доктор Форстнер рассказывал ему о страхе перед страхом. Это единственный враг, которого ему предстоит одолеть. Симон собрал все свое мужество и вошел в автобус. Сработало. Никакой панической атаки. Салон автобуса был гораздо просторнее тесного автомобиля.

Симон так и простоял около задней двери всю поездку, вцепившись в поручень, в любую секунду готовый нажать на красную кнопку сигнала водителю. Он сосредоточил внимание на маркировке «стоп» на кнопке. Эти четыре крупные буквы успокаивали его. Если станет невмоготу, он в любой момент нажмет на кнопку, и водитель выпустит его наружу. Он повторял это про себя, хотя понимал, что водитель откроет двери лишь на ближайшей остановке. Сила аутогенной тренировки, как называл это доктор Форстнер. Если что-то себе постоянно повторяешь, в конце концов поверишь в это.

Симон сказал себе, что эта сила обезопасит его от преследовавших его чудовищ.

Дом Тилии стоял в восточной части городка Кессинген недалеко от берега реки Фале. Бывший крестьянский дом с острой крышей был вполне симпатичным строением в форме буквы «L», в задней его части располагалась маленькая однокомнатная квартирка. Сюда два года назад перебрался Майк. Прежде дом принадлежал дедушке и бабушке Симона. Тетя Тилия и его отец выросли здесь. В некотором смысле он вернулся сейчас к своим корням, подумал Симон.

Между тем он чувствовал себя здесь чужим. Гостевая комната, приготовленная для него тетей, была маленькой и загроможденной мебелью. Расписанный в крестьянском стиле шкаф относился, вероятно, к прошлому столетию, а за стоящим у окна столом отец Симона, скорее всего, делал когда-то уроки. Тилия все почистила и вытерла пыль, но отдававший лимоном запах моющего средства так и не смог перебить дух комнаты – смесь запахов лаванды и нафталина, связанных в памяти Симона с образом бабушки.

Он заскучал по своей уютной комнате в их квартире в Штутгарте, а еще больше – по родителям. Он постоянно думал о том, что его прежняя жизнь безвозвратно утрачена. Это причиняло ему почти физическую боль. Теперь он хорошо понимал, что подразумевают люди под словами «у него разрывалось сердце».

– Нравится тебе здесь? – спросила Тилия, ставя сумку Симона на кровать.

– Здесь мило, – ответил Симон, подумав о том, что «мило» – эвфемизм для слова «дерьмово». Но, боясь показаться неблагодарным, добавил: – Большое спасибо, что взяли меня к себе жить.

Тетя серьезно кивнула:

– Это само собой разумеется. Надеюсь, тебе здесь будет уютно.

Симон снова огляделся. Он был чужим в чужом окружении.