Фелисия Йап - Вчера

Нельзя терять голову. Ни в коем случае. Несмотря на то что полицейские увезли моего мужа на допрос, я точно знаю: он не убивал Софию Эйлинг. Факт: Марк мухи не обидит. Он из тех мужчин, которые не переносят насилия. На фильмах Квентина Тарантино он закрывает глаза, когда начинаются драки (что бы там Марк обо мне ни думал, я хорошо усваиваю мелкие случайные факты из своего дневника).

Но он совершенно точно с ней спал.

Я смотрю на свои руки. После работы в саду у них замызганный вид. И беспомощный. Руки женщины, что послушно сливается с бесцветным фоном, на котором ее муж совершает смелые, яркие поступки. Например, пишет книги, которые расходятся миллионными тиражами, или баллотируется в парламент.

Заводит романы.

Значит, Марк Генри Эванс, тот самый человек, который в капелле Тринити-колледжа клялся любить и беречь меня больше всех других, на самом деле меня обманывал. Ради этого он уезжал на выходные из Кембриджа. Факт: он говорил, что у него в Лондоне рабочие встречи. Иногда он даже брал меня с собой на презентации книг и благотворительные балы. И все это время я была ему нужна только для видимости.

Я не дура. Я способна прочесть между строк. Если Марк умеет писать, то я умею читать.

А между строк написано, что Марк – бессовестный вероломный изменник. Обманщик, способный не моргнув глазом предать женщину, с которой двадцать лет делил постель. Лотарио [5] Лотарио – персонаж «Дон Кихота», беззастенчивый обольститель. , не упускающий ни одной суки из тех, что ловят каждое его слово. Я насмотрелась на них за все эти годы. Я усвоила факты их существования. С горящими глазами они валят на его чтения. Стоят в бесконечных очередях за автографами. Гогочут вокруг, как стая возбужденных гусынь.

Если у Марка был роман с Софией Эйлинг, он все эти двадцать лет мог с такой же легкостью спать и с другими женщинами. Пока я сидела дома и сгребала сухие листья с садовых дорожек.

Схватив подпирающие навес грабли, я зашвыриваю их подальше. С громким радостным стуком они врезаются в цветочный горшок и брякаются оземь.

От потрясения у меня стучат зубы.

Не буду плакать. Как бы мне этого ни хотелось. Несмотря на то что измена Марка – это натуральная оплеуха. Пощечина моей гордости и самоуважению как жены и женщины.

Вероломству нет оправдания. Никогда и ни за что.

Но как так вышло? Я считала Марка хорошим мужем, несмотря на все недостатки и неравенство нашего смешанного брака. Я полагала, что политические амбиции удержат его от походов на сторону. Не нужно быть гением, чтобы предсказать судьбу его избирательной кампании, когда пресса узнает, что он спит со всеми подряд.

Я ковыляю по садовой дорожке и заползаю в оранжерею. Ее наполняет аромат моих ценных гардений, смешанный со сладостью «Царицы ночи». Желудок отзывается на это сочетание резким тошнотным спазмом. Подскакивает Неттл, приветствуя меня своим мокрым языком. Я треплю его за уши и падаю в ближайшее кресло рядом с орхидеей, на ней два желтоватых цветка-ракушки – наверное, распустились ночью.

Я срываю цветки и сминаю в руках.

В голове пищит ехидный голосок. Он говорит, что мне следовало приложить усилия и постараться понять факты нашей семейной жизни, а не просто заучивать их наизусть. Почему в наших отношениях стало больше удобства, чем страсти. Функции вместо влечения. Почему у нас с Марком два года нет секса. Почему он меня сторонится. Почему нет ребенка в нашей жизни.

Я уже не так красива, как раньше. Двадцать лет брака – это двадцать лет увядания. Двадцать лет гусиных лапок вокруг глаз. Двадцать лет жалкой обвисшей кожи. Двадцать лет уничтожающего эффекта гравитации. Мне страшно думать о жутких складках и двух лишних фунтах, набранных с тех пор, как отец вел меня по церковному приделу – вне себя от радости, что его старшая дочь выходит замуж за человека из высшего класса.

Но любил ли меня Марк когда-нибудь? Например, когда мы только познакомились? Может, я просто выдумала для себя эти факты? Наверное, любил, иначе не женился бы на мне осенью 1995 года. Но что, если все это время я лишь обманывала себя, неверно интерпретируя факты? Как бы ни было это нелепо и не вовремя, я хочу понять прямо сейчас. Выяснить, как и когда наши отношения пошли не в ту сторону. И туда ли они двигались с самого начала? Может, они и тогда были притворством?

Я встаю с кресла и иду по проходу. Факт: за время до 1998 года, когда изобрели айдай, у меня скопилась внушительная стопка бумажных дневников. Они лежат в кладовке, в огромном сейфе. Я щелкаю выключателем и подхожу к железному ящику. Факт: код у него 8412. Я набираю этот номер. В ответ загорается зеленая лампочка.

Я рывком открываю дверцу и вглядываюсь в дневники. Факт: в молодости я записывала очень много, особенно после того, как мне исполнилось восемнадцать. Гораздо больше, чем сейчас. И очень подробно. Юность вообще многословна, теперь я обращаюсь со словами куда экономнее. А может, я слишком боялась упустить что-нибудь важное и потому отчаянно стремилась записать все. Пока мудрость, пришедшая с возрастом (и с унылым пониманием), не открыла мне истину: нет никакой нужды писать все подряд, ибо ежедневные события слишком мало друг от друга отличаются.

Факт: мы с Марком познакомились 26 мая 1995 года. Я достаю тетрадь с надписью «Май – август 1995» и долистываю до этой даты.

17:35. Пришла в «Универ-блюз» и получила от Дженкинса нагоняй за опоздание. Эмили бросила на меня сочувствующий взгляд. [Вним.: больше не опаздывать, иначе потеряю работу.] Протянула первые полтора часа без особых накладок, разве что принесла заказчику обычную колу вместо диетической. [Вним.: собирать пустые тарелки по пути из зала, как советует Эмили: «пришла с подносом и ушла с подносом».]

Начала уже думать, что наконец-то привыкаю к работе официантки, когда в 20:17 появился мужчина под руку с рыжей. Эмили отвела их за столик. Я подошла через несколько минут – принять заказ. Он поднял взгляд от меню и улыбнулся. Не знаю, что на меня нашло, но только ручка и блокнот вдруг вывалились из рук. Из-за его улыбки? Или из-за красивой стрижки с челкой набок? Ответ придумать не успела, потому что ручка отскочила от стола и приземлилась девушке на колени, разбрызгав чернила по всей юбке. Задохнувшись, я забормотала извинения, схватила салфетку, чтобы промокнуть пятна. Чернила уже расползлись по материи, девушка вскрикнула. Дальше – хуже. Подскочил Дженкинс, принялся орать во все горло, а рыжая подхватила сумку и с ругательствами выбежала из ресторана.

Мужчина, однако, остался сидеть. Повернулась к нему и сказала первое, что пришло в голову: я сама заплачу за его ужин, если он останется (что, по прикидкам, перекроет мой дневной заработок в 12,75 фунта). Мужчина улыбнулся и сказал, что хочет маленький бокал бордо. Дженкинс успокоился и с багровой физиономией вернулся за стойку, а я убежала выполнять заказ. Принесла полный графин на 0,75 литра и корзинку с хлебом – щеки у меня по цвету сливались с вином, – извинилась еще раз и исчезла.