Кэт Уинтерс - История ворона

– Я слышал, что в городе появилась странная девушка, – сообщает он дрожащим, хрипловатым голосом. – Поговаривают, что она явилась прямиком из глубин Ада. И я подумал… быть может, это ты? Быть может, твое обличье изменилось после того, что я с тобой сделал годы тому назад. Ты… – Он опускает шляпу на правое бедро, а ладонью опирается на другую, здоровую ногу. – Ты меня помнишь, Кассандра?

– Джок? – окликаю я, понимая, что сейчас разумнее всего будет ему подыграть. Это прозвище я слышала в «Молдавии» – так Джона Аллана называют друзья и супруга.

– О! Да ты и впрямь всё помнишь! – Он расплывается в улыбке и склоняется ко мне. – Я много тебя искал, хоть и понимал, что не стоит. Прими мои искренние извинения, Кассандра. – Он низко кланяется мне, зажмурившись, и горестно хлюпает носом – кажется, он вот-вот рухнет на колени и зарыдает. – Не думай, я прекрасно помню, как ты кричала, когда я затолкал тебя в камин…

Испуганно отскакиваю в сторону.

– Прости меня, – просит он, делая еще один шаг ко мне. – Я был так молод. Мне нужно было сосредоточиться на работе. А ты меня отвлекала. Ты была химерой. Опасной грезой.

– Извинения мне ни к чему, Джок. Меня питает искусство, а не вина! – Вообразив, как его сильные руки заталкивают музу в пламя камина, в ужасе запрыгиваю на саркофаг и кричу: – Дай мне поэзии, Джон Аллан! Скорее , а не то я так тебя испугаю, что твое жестокое сердце вмиг остановится!

Он утирает глаза рукавом и с явным трудом выжимает из себя две строки сонета:

– Это второй сонет Шекспира, наглый плагиатор! Мне нужны стихи твоего собственного сочинения, и поскорее! – Поглаживаю рукой живот, и ногти глубоко вонзаются в ткань. – Умираю от голода!

Он нервно подергивает свой воротник и скрипучим голосом предпринимает новую попытку:

Лицо мое проясняется. Я подскакиваю на камне и недобро смотрю на этого словесного воришку.

– Это же По, – замечаю я.

– Как ты сказала? – изумленно уточняет он.

– По. – Эта фамилия срывается с моих округлившихся губ облачком пара. Джон Аллан хмурится и отступает назад. – Эдгар Аллан По, – уточняю я.

Он напряженно сжимает губы.

– Откуда тебе известно об Эдгаре и его стихах?

– Я наблюдала за тобой тайком, Джок, – сообщаю я, обвиняюще вскинув подбородок. – Ты человек завистливый. И недобрый. Ты задумал убить еще одну музу – его музу, – но ты горько пожалеешь об этом, ибо я положу все свои силы на то, чтобы ты остался в истории как человек, который мучил и изводил несчастного юного гения!

Он опускает голову, задумчиво теребя свою шляпу.

– Я не стану извиняться за то воспитание, которое предпочел дать Эдгару.

– Пригласи меня к себе на обед. Представь меня домашним. Докажи, что ты не враг искусству.

– Не могу, – поморщившись, отвечает он.

– Но почему?

– Ты напугаешь мою супругу. Она не вполне здорова. Она… – Он отводит голову назад и внимательно разглядывает меня – от корней черных как ночь волос до носков башмаков, одолженных мне сестрой Эдгара. – Ты раньше не была такой взбалмошной, Кассандра. Такой жуткой и беспокойной.

Мои ладони сжимаются в кулаки.

– А чего еще ты ждешь от музы, которую сам же и затолкал в огонь?!

– Я ведь уже извинился, – напоминает он и надевает шляпу. – Я угощу тебя стихотворением, но позже, и только если ты вдохновишь меня , а не его. Даже смотреть не смей в сторону этого мерзкого мальчишки. Последние два года он только и делает, что путается у меня под ногами. Жду не дождусь, когда уже избавлюсь от него.

– Принеси мне на десерт одно из его стихотворений, – прошу я, и рот наполняется слюной, и такой обильной, что она струйкой стекает по подбородку.

Джон Аллан вновь хмурится.

– Не настолько ты мне и нужна, чтобы разрешить ему снова писать. Да и вообще, забудь о стихах. Ты мне больше ни к чему.

– Если бы это и впрямь было так, если бы ты не жаждал поэтического вдохновения, как самого воздуха, ты бы не стал рассыпаться передо мной в любезностях и хныкать, Джок, – напоминаю я и наклоняюсь к нему, понизив голос чуть ли не до баса.

Джон Аллан звучно сглатывает, а в глазах у него вспыхивает ужас. Он разворачивается на каблуках и со всех ног кидается в туман. Что ж, одно радует: он оставил меня в живых.

Приглаживаю свои волосы и сбрызгиваю их водой из чаши из слоновой кости, чтобы расчесать гребнем непослушные кудри. Я весь дрожу от нестерпимого желания поскорее увидеться с Эльмирой – вырваться наконец из мира теней навстречу жизни и свету!

Отражение в зеркале выдает мое беспокойство. Серые глаза, которые женщины называют «прекрасными» и «волнующими», сегодня пугающе мутны и огромны. Такие глаза бывают у людей, ставших невольными свидетелями убийства.

– Нужно поскорее покинуть Ричмонд, – шепчу я себе, зачерпываю воду и пью ее, чтобы промочить пересохшее горло.

Достаю подарок, который я приготовил для Эльмиры, – дамскую сумочку, которую продавец услужливо завернул в коричневую бумагу и перевязал голубой атласной лентой. Поспешно попрощавшись с мамой, пересекаю улицу и направляюсь к дому Ройстеров – еще одному гигантскому кирпичному замку, занимающему едва ли не целый квартал. На меня смотрят по меньшей мере с десяток окон с черными и блестящими, словно гранит, ставнями. Пока я поднимаюсь по лестнице к входным дверям красного дерева, на меня падает тень от безупречно одинаковых ионийских колонн.

Набираю полные легкие воздуха и стучу в железный дверной молоток.

Один из слуг Ройстеров, юноша по имени Артур, мой ровесник, впускает меня в дом, забирает у меня шляпу и провожает меня в гостиную, к Эльмире и ее матушке. Алые стены гостиной смыкаются вокруг меня, будто камеры сердца. Масляные лампы, украшенные хрустальными «сосульками», мерцают на фоне кроваво-красных обоев, и кажется, будто комната пульсирует. В камине ревет огонь. На лбу у меня выступает пот. Взгляд мой невольно скользит к окну: я боюсь, как бы не вернулась Линор, но усилием воли заставляю себя думать лишь о любви и добродетели.

– Добрый день, Эдгар! – приветствует меня Эльмира своим густым, глубоким голосом, невольно усмиряя мою тревогу.

Я присаживаюсь рядом с ней на диванчик, пряча подарок на коленях.

– Здравствуйте, Эльмира… и вы, миссис Ройстер.

Мать Эльмиры, невероятно похожая на свою дочь – разве что постарше, да и кожа у нее заметно бледнее, а волосы – светлее, – вяло приветствует меня со своего кресла с высокой спинкой, стоящего прямо напротив нас. На коленях у нее, под клетчатым пледом, дремлет маленький терьер – любимец семьи. Мои башмаки и туфельки миссис Ройстер разделяет алый, похожий на язык, коврик, и я замечаю, как она осторожно прячет ноги под кресло, по всей видимости, желая быть от меня подальше.