Эрик Ластбадер - Ниндзя

Полковник поднялся из-за стола и, обняв сына за плечи, открыл седзи — раздвижные стенки из деревянных планок, обтянутых бумагой, открыл так, чтобы можно было вместе выйти из дома.

Они стояли перед дзэнским садом, но Николас заметил, что взгляд полковника устремлен вдаль, туда, где поднимались зеленые громады криптомерий.

— Ты знаешь, Николас, — рассеянно спросил полковник, — что посреди этого леса стоит синтоистский храм, а на его территории есть небольшой парк, в котором, как говорят, собрано сорок разных видов мха?

— Я никогда там не был, — ответил Николас. — Ты сводишь меня туда?

— Когда-нибудь, — пообещал полковник, с горечью подумав о том, что у него вечно не хватает времени и что он занят здесь тяжелой и неприятной работой, которую тем не менее нужно сделать, и сделать надлежащим образом.

Годы, проведенные полковником в Токио, давно сломили бы человека меньшего мужества и упорства. Всякий раз, когда ему становилось невмоготу, он вспоминал Со Пэна и своего сына и продолжал работать — еще одна долгая ночь, и еще один долгий день; наступала новая неделя, и все начиналось сначала.

— Я тоже никогда не был в этом парке, Николас. Там мало кто бывал, кроме священников из храма. — Полковник помол-чад. — Ты хочешь заняться тем, чем сегодня занимаются единицы. Кроме того, есть разные школы и направления.

— Я хочу начать с самого начала, отец. Ведь я прошу не так уж много?

Полковник крепче сжал плечи сына.

— Нет, не много. — Над его бровями обозначились морщины — Вот, что, — сказал он наконец. — Я поговорю с твоей тетей, хорошо?

Николас кивнул и перевел взгляд на горы, смутно вырисовывавшиеся среди облаков.

Тетя, о которой говорил полковник, была Итами. Николас знал, кто она, но никогда не считал ее своей тетей. Сколько Николас себя помнил, он ее не любил; Итами сразу не понравилась Нику, и потом он так и не смог изменить свое отношение к ней.

Легко предположить, что его инстинктивная неприязнь к тете была лишь отблеском тех чувств, которые он испытывал к ее мужу Сацугаи. Мальчику, с рождения приученному во всех случаях сохранять спокойствие духа, в присутствии Сацугаи становилось не по себе. Словно налетали на него мощные вихри, и ему никак не удавалось обрести покой до тех пор, пока Сацугаи не уходил.

С другой стороны, он отнюдь не чувствовал беспокойства, когда приходила тетя. Она была очень хрупкая и очень красивая женщина, хотя Николас полагал, что совершенная симметрия ее лица не идет ни в какое сравнение с очарованием матери.

Итами всегда носила традиционный японский костюм и окружала себя слугами. Ее необычное обаяние только усиливалось хрупким телосложением. Полковник рассказал Николасу, что тетя принадлежала к одной из старейших аристократических семей, входившей в самурайский круг буси . Уже одиннадцать лет Итами была замужем за Сацугаи, богатым и, влиятельным коммерсантом.

Их сын Сайго, крупный мальчик с темными упрямыми глазами, жестокий и расчетливый, был на год старше Николаса. Он всегда держался возле отца, но часто, когда собирались их семьи, Николас и Сайго оставались вдвоем.

Николасу казалось, что Сайго возненавидел его с первого взгляда, хотя объяснение этому нашел гораздо позже. Тогда же он вел себя так, как вел бы себя любой мальчик в любой части света, столкнувшись с неприкрытой враждебностью, — он платил тем же.

Ясно, что именно Сацугаи настроил Сайго против него. Когда Николас это понял, его ненависть к Сацугаи и страх перед ним стали еще сильнее. Но именно Сайго познакомил Николаса с Юкио — как говорится, все в мире имеет две стороны, и не бывает худа без добра.

Вынырнув из глубины вокзала на Седьмой авеню, человек в зеркальных солнечных очках не стал оглядываться по сторонам и не направился к обочине, как это сделало большинство пассажиров, чтобы подозвать такси.

Вместо того он терпеливо дождался зеленого сигнала светофора и быстро пересек авеню, не обращая внимания на моросящий дождь. По легкой стремительной походке и по длинной черной спортивной сумке, переброшенной через плечо, его можно было принять за профессионального танцора.

На нем была темно-синяя шелковая рубаха с короткими рукавами, такого же цвета легкие брюки и серые замшевые туфли почти без каблуков, на тонкой, как бумага, подошве. На его широком лице, по обе стороны рта, пролегли глубокие морщины, будто человек не умел улыбаться; его черные волосы были подстрижены коротким ежиком.

Он прошел мимо оживленного фасада отеля “Статлер Хилтон”, пересек Тридцать вторую улицу и нырнул в кафе “Макдональдс”. В холле, отделанном пластиком кричащих желто-оранжевых тонов, вдоль стены тянулась череда телефонов-автоматов. Сбоку, словно спящие летучие мыши в пещере, висели телефонные справочники, защищенные от воровства и хулиганства металлическими переплетами. Человек в темных очках выбрал нужный том; его обложка была оторвана, а края страниц изжеваны, будто кто-то пытался их съесть. Пролистав справочник, человек нашел нужный раздел и стал двигать указательным пальцем вниз по странице; наконец, он удовлетворенно кивнул. Человек уже знал этот адрес, но имел давнее обыкновение перепроверять любые сведения.

Выйдя на улицу, он вскочил в переполненный автобус. В душном салоне пахло потом и плесенью. На Семьдесят четвертой улице он выпрыгнул из автобуса и быстро зашагал на запад, в сторону реки Гудзон. Дождь прекратился, но небо было по-прежнему хмурым, точно с похмелья после затянувшейся попойки. Воздух казался совершенно неподвижным, над городом поднимался тяжелый пар.

Когда человек нашел нужный дом и поднялся по каменным ступенькам, его ноздри на мгновение расширились. Он открыл застекленную входную дверь и оказался в крохотном коридорчике. Вторая дверь, из стали и армированного стекла, была надежно заперта. Он уверенно нажал кнопку звонка; над звонком висела небольшая медная пластина, на которой было выгравировано “ТОХОКУ-НОДОДЗЁ”.

— Что вам угодно? — послышался металлический голос из громкоговорителя, закрытого овальной декоративной решеткой.

— Я хочу записаться в зал, — сказал человек в темных очках и взялся за рукоятку внутренней двери.

— Пожалуйста, поднимитесь на второй этаж и сверните налево — до конца.

Зазвенел сигнал, и он открыл дверь.

В нос ударил едкий запах пота, а вместе с тем здесь пахло, как почудилось ему, напряжением и страхом. Впервые в этом городе он почувствовал себя как дома, но тут же с презрением отбросил расслабляющее чувство. Быстро и бесшумно человек поднимался по устланной ковром лестнице.