Эрик Ластбадер - Ниндзя

— И тихо, — продолжала Итами. — Здесь так тихо. Остального мира словно и не существует.

Она свернула зонтик в тени развесистой криптомерии и глубоко вдохнула воздух, запрокинув маленькую голову.

— Кажется, что само время исчезло, Николас. Будто и не было двадцатого века, экспансии, империализма — будто не было войны. — Итами закрыла глаза. — Не было войны.

Николас пристально смотрел на нее, пока она не разомкнула ресницы.

— Но война была. — Итами отвернулась. — Присядем на эту каменную скамью? Хорошо. Возможно, здесь когда-то сидел сёгун, один из Токугава, Здесь начинаешь чувствовать историю, верно? Ее непрерывность... и свое место. — Итами посмотрела на мальчика. — Ты этого, видимо, не чувствуешь. Пока еще нет. В этом отношении мы с тобой похожи. Да, похожи. — Она засмеялась. — Вижу, ты удивлен. Напрасно. Мы оба чужаки, навсегда отрезанные от того, к чему сильнее всего стремимся.

— Но вы ведь принадлежите к Нобунага, — возразил Николас, — одной из самых древних аристократических семей Японии.

Итами ответила ядовитой улыбкой, обнажившей ее ровные, блестящие от слюны зубы.

— Да, — согласилась она со вздохом, — Нобунага. Но, как часто бывает в Японии, это только внешность, великолепный фасад, за которым скрывается мерзость запустения.

Ее искаженное гневом лицо больше не казалось красивым.

— Слушай меня хорошенько, Николас. Мы потеряли честь, мы позволили западным варварам развратить себя. Мы — народ, достойный презрения. Наши предки должны содрогнуться в могилах, увидев наши дела. Их духи — ками — предпочтут вечный покой возвращению в нашу жизнь.

Николас молча слушал, а голос Итами становился все громче. Николас догадывался, что ей трудно было начать этот разговор, но теперь она уже не в силах остановиться.

— Ты знаешь, что такое дзайбацу, Николас?

— Только название, — ответил он, снова сбитый с толку ее вопросом.

— Спроси когда-нибудь об этом своего отца. Полковник много знает о дзайбацу, и тебе тоже следует это знать. — Словно объясняя свой неожиданный вопрос, Итами добавила. — Сацугаи работает на одну из дзайбацу.

— На какую?

— Я ненавижу своего мужа, Николас. И только твой отец, — она отрывисто засмеялась, — знает почему. Это так забавно! Но жизнь любит насмехаться над нами, удерживая нас от того, чего мы больше всего жаждем. — Итами сцепила на коленях свои крохотные руки. — Что толку быть одной из Нобунага, если я навсегда обречена нести на себе позор моего прадеда? Я так же не могу избавиться от этого позора, как ты от своей смешанной крови.

Когда моему прадеду было двадцать восемь лет, он оставил службу у сёгуна. Ты знаешь, Николас, что такое ронин?

— Самурай, оставшийся без сюзерена.

— Да, воин, лишившийся чести. Разбойник, вор. Мой прадед стал наемником, продающим свою отвагу тому, кто больше заплатит. Возмущенный его низким поступком, сёгун послал за ним людей, которые в конце концов его выследили. Нет, моему прадеду не суждено было самоубийство сеппуку — сёгун не даровал бы ему такую благородную смерть. Он больше не был буси , он стад просто падалью, и его распяли, как последнего негодяя.

В таких случаях обычно уничтожали всю семью, всех женщин и детей, чтобы лишить преступника самого дорогого и прервать его род. Но с нашей семьей этого не произошло.

— Почему? — спросил Николас — Что случилось? Итами пожала плечами и вымученно улыбнулась.

— Карма. Моя карма, которая определяет всю мою жизнь. Я не могу с ней смириться, она причиняет мне боль, и я плачу по ночам. Мне стыдно в этом признаваться. Я буси , женщина-воин, и у меня в крови закипают тысячи сражений, моя душа отзывается взмахом меча, смертоносным отливом его клинка.

Итами встала, и зонтик раскрылся над ней, как огромный цветок.

— Когда-нибудь ты это поймешь. И помни: теперь тебе тяжело в додзё. Не перебивай, я знаю. Но ты не должен отступать. Слышишь? Никогда. — Она отвернулась; мягкие цвета зонтика помогали скрыть ярость в ее глазах. — Пора возвращаться на землю.

— Это Аи Ути, — сообщил Муромати. Он держал в руках боккэн . Семь учеников из группы Николаса окружили его ровным полукругом.

— Это первая аксиома школы Итто, одна из сотен. Аи Ути — это значит относиться к противнику так, как он относится к вам. Это расчет времени, на котором строится кэндзюцу . Аи Ути — это отсутствие гнева. Это значит обращаться с противником как с почетным гостем. Это значит забыть страх. Аи Ути — это первая и последняя аксиома, которая замыкает круг Дзэн. Запомните это.

Таким был первый урок Николаса, который он получил в рю семь лет назад. Мальчик не понял тогда слов учителя, но никогда о них не забывал. И потом, когда он с холодной яростью тысячи раз взмахивал катана под присмотром Муромати, когда он постигал моральное учение кэндзюцу , когда его знания и умения ширились с головокружительной быстротой, — Николас всегда вспоминал тот первый урок, и это придавало ему мужества.

И он снова и снова повторял удары, чувствуя, что его руки и ноги оставляют в воздухе глубокие борозды, пока его усилия не были вознаграждены — меч Николаса перестал быть мечом, цель перестала быть целью, и он понял, что первый урок, который преподал ему Муромати много лет назад, и есть высшая мудрость.

И все-таки Николас не был доволен своими занятиями. Однажды, размышляя об этом вечером, после тренировки, он почувствовал, что в зале кто-то есть. Николас осмотрелся и никого не увидел, но никак не мог отделаться от ощущения, что он здесь не один. Он уже хотел было встать и громко позвать невидимку, но подумал, что это снова могут быть проделки поджидающих его мальчишек, и решил не доставлять им удовольствия.

Николас прошелся по темному додзё. Дальний конец пустынного зала был исполосован кроваво-красными лучами закатного солнца, в которых медленно кружились пылинки. И вдруг Николас понял, что в зале действительно кто-то есть, но одновременно он понял и другое: этот человек не причинит ему вреда. Он не мог объяснить, почему так решил: это произошло само собой.

Луч света упал в угол зала, коснувшись покрытого светлым лаком деревянного ограждения, за которым располагался небольшой помост. Угловая балка оставалась в густой тени. Николас заворожено наблюдал за игрой светотени, когда вдруг раздался голос.

— Добрый вечер, Николас.

Тень в углу зала ожила, и из нее вышел Кансацу, худощавый человек с коротким жестким ежиком седых волос.

Совершенно бесшумно он спустился с помоста и остановился перед раздетым до пояса Николасом, который не мог вымолвить ни слова. С тех пор как Николас пришел в рю , Кансацу заговаривал с ним не больше двух или трех раз. Теперь же они были одни, и Николас понимал, что эта встреча не случайна.