Эрик Ластбадер - Ниндзя

— Эйлин говорила, что нас связывает боевой дух. Вероятно, для нее это выглядело ребячеством. Николас покачал годовой.

— Нет. Здесь ты ошибаешься. Она это уважала, хотя и не могла понять. Вот почему она никогда не участвовала в наших встречах. Она знала, что будет чувствовать себя лишней, как бы мы ни старались ее переубедить.

— Не знаю, — сказал Винсент. — Теперь все это мне кажется настолько далеким, точно мы обсуждаем обычаи каких-нибудь африканских племен. Похоже, я уже ничего в этом не смыслю.

— Это только слова, которые ничего не значат. Открой свою душу, и ты почувствуешь. Сколько бы ты здесь ни прожил, это никуда не уйдет. — Похоже было, что Николас говорит не только о Винсенте, но и о себе. — Мы родились а стране боевого духа, который связывает людей навсегда, сильнее кровных уз. Мы никогда не забудем то, чему нас научили, и ты это знаешь. В сущности, ты тот же человек, который сошел с самолета на эту землю двадцать лет назад.

— Нет, не тот же. Я стал по-другому говорить и по-другому думать. Америка изменила меня, и обратного пути нет. Я уже не чувствую себя японцем. Запад незаметно, исподтишка отобрал у меня что-то очень важное.

— Ты можешь это вернуть. Еще не поздно.

Винсент посмотрел на Ника, сунул руки в карманы и зашагал дальше. Они вышли к воротам, на которых были установлены знаменитые часы: каждый час звучала короткая мелодия, и игрушечные животные танцевали в хороводе. Впереди раскинулась детская площадка, с которой доносился радостный смех и топот ног.

— Я об этом никому не говорил, даже полиции. В тот вечер, когда убили Терри и Эйлин, мне кто-то позвонил. — Винсент посмотрел на Николаса. — Телефон молчал, но мне кажется, что я слышал какую-то музыку.

— Ты помнишь, какую?

— Да. Я почти уверен, что это был Манчини. Оба знали, что Манчини был любимым композитором Эйлин. Винсент поежился.

— Словно Терри звонил мне из могилы. — Он поспешно поднял руку. — Знаю, знаю. Я и сам не верю в мистику. Но, черт возьми, мне почему-то кажется, что Терри пытался сообщить мне, кто это сделал.

— Ты хочешь сказать, он знал убийцу? Винсент пожал плечами.

— Возможно, я насочинял лишнего. Не знаю. Но я... я хотел бы, чтобы в тот вечер ты был в городе. Господи, они ведь были и твоими друзьями!

Николас молча смотрел на веселых детишек, которые лизали мороженое и показывали обезьянам свои перепачканные языки. Он так хотел что-нибудь чувствовать. Хотя бы горечь. И то лучше, чем таскать это на себе, как горб. Он вдруг испытал необычный покой, словно оказался в центре бушующего урагана. Ему ничто не угрожало, но вокруг свирепствовала опустошительная буря. Мог ли Николас ее остановить? Он чувствовал, что знает ответ, но ему мучительно не хотелось об этом думать. Винсент не сводил с него взгляда, будто надеялся, что это поможет добиться от Николаса какого-то важного признания. Значит, он должен это сделать. Он знал это с самого начала. Винсент был прав: Терри и Эйлин были его друзьями. Винсент тронул его руку.

— Извини, старик. Я просто не в себе. Господи, это нечестно — сваливать все на тебя. — Он криво улыбнулся. — Видишь, каким западным человеком я стал.

Николас ответил ему улыбкой.

— Нет. Ты прав. Мы оба помним, что такое долг.

— Послушай, Кроукер пригласил меня пообедать с ним. Почему бы тебе не присоединиться? В нашем ресторане.

— Хорошо, — кивнул Николас. Винсент посмотрел на часы.

— Пора возвращаться на свою каторгу. До вечера.

В поисках телефона-автомата Николас вышел на Пятую авеню. Он позвонил Жюстине, но к телефону подошел Док Дирфорт.

— Что случилось? — спросил Николас; сердце его колотилось.

— Ничего особенного. Но если можешь, приезжай.

— Все-таки, в чем дело?

— Жюстина попала в откатную волну. Теперь уже все в порядке.

— Вы уверены, что это была волна?

— Разумеется. Что ты имеешь в виду?

— Рядом были люди? Кто-нибудь видел что-то подозрительное?

— На пляже было много людей. Один из соседей помог ей выбраться из воды. Ничего особенного.

— Вы можете остаться с ней до моего приезда? Я сяду на ближайший поезд. — Николас посмотрел на часы.

— Конечно. У меня есть время. В клинике знают, где я. Но если будет срочный вызов...

— Понимаю. Док... скажите ей, что я выезжаю.

— Хорошо — когда она проснется. Не беспокойся. Николас повесил трубку, подозвал такси и поехал к вокзалу Пенн. Когда он купил билет, до отправления оставалось ещё двадцать три минуты. Николас позвонил Томкину. Ему пришлось долго ждать. Он рассеянно глядел на поток пассажиров. Рядом двое подростков сражались с огромными рю кзаками, а чуть поодаль, у колонны, стояла молодая женщина и нетерпеливо посматривала по сторонам. “Интересно, кого она ждет?” — подумал Николас.

— Николас? — неожиданно раздался голос в трубке.

— Томкин.

— Я рад, что ты позвонил. Ты подумал над моим предложением?

Подонок! Втянул Жюстину в свои делишки. Николас заставил себя успокоиться.

— Да, подумал. Я начну работать с сегодняшнего дня.

— Отлично. Тогда приезжай ко мне в башню, и мы...

— Нет. Я на вокзале Пенн. Следующим поездом еду на побережье.

— Но...

— Я должен там быть. Там Жюстина.

— Понятно.

— Еще бы, — с яростью выпалил Николас. — Я позвоню завтра.

— Ник...

Он повесил трубку, и голос Томкина оборвался.

Человек напряженно работал. Он был принят в фирму “Братья Любин” неделю назад. Сначала его отправили на стройку на Ралф-авеню в Бруклине, но потом Эдвардс заболел, и его перевели на Парк-авеню. Томкин платил дополнительно за то, чтобы строительство не выбивалось из графика. Именно эта стройка укомплектовывалась людьми в первую очередь.

Этот человек безропотно и аккуратно выполнял любые задания. Он мало говорил, и никто не замечал его присутствия.

Днем, за работой, у него было время, чтобы обдумать то, что предстояло сделать ночью.

Для него не представляло сложности проникнуть на стоянку в подвале дома, где жил Томкин. Человек въехал туда на пустом заднем сидении “линкольн-континенталя”, который выгрузил пассажиров на улице перед входом. Теперь оставалось только ждать.

Лимузин Томкина показался на стоянке в десять минут четвертого. Томкин страдал бессонницей и первую половину ночи проводил обычно в своем кабинете в новом здании.

Мощные фары осветили стоянку. Шофер поставил машину на место, мотор затих и фары погасли.

Человек знал наизусть последующие действия шофера. Тем не менее, он выждал ровно час после его ухода. Времени у человека было достаточно. Время могло стать лучшим из друзей, но и злейшим из врагов, поэтому человек относился к нему с большим вниманием. Ненужная спешка никогда себя не оправдывала.