Эрик Ластбадер - Ниндзя

— Пойдем, — властно предложил Томкин. — Не знаю как ты, а я не могу больше ждать.

Они вышли из лимузина, оставив аккуратно спрятанный под ковриком второй “жучок”.

— Тебе не нравится?

— Многовато места для одного человека.

— Я боюсь замкнутого пространства. Кроукер засмеялся.

— Понятно. — Он отошел от окна, выходившего на Ист-Ривер и побарабанил пальцами по мягкой коже коричневого дивана.

— Красиво, — пробормотал Кроукер.

— Да, он всем нравится. — В темных глазах Гелды мелькнуло лукавство. — Лейтенант, да вы покраснели. Только не говорите, что никогда раньше не сталкивались с... с профессионалками.

— Ты всегда так разговариваешь?

— Только, когда я... только иногда.

Кроукеру стало интересно, что она хотела сказать.

— Слушай, я проголодалась. Но у меня, похоже, ничего нет.

— Давай я схожу и...

— Нет-нет, не надо. Не уходи. — Гелда подошла к телефону. — Ты имеешь право немного отдохнуть — по крайней мере, перекусить. А если возникнет необходимость, они знают, где тебя искать.

“Да, — подумал Кроукер, — если, например, выяснится адрес женщины, которая поможет мне разделаться с твоим отцом”. Эта мысль почему-то смутила его.

Гелда взяла трубку.

— Как насчет итальянской кухни? Мне она нравится... Прекрасно. — Она кивнула и набрала номер.

— Филип? Это Джи. Все в порядке. А ты? Ты уверен? У тебя какой-то странный голос. Нет? Послушай, ты не мог бы принести мне чего-нибудь поесть. Да, у Марио. На двоих. Отлично. Пока.

— Кто такой Филип? — спросил Кроукер. — Ты ведь не собираешься впутать меня в какую-нибудь историю?

— Не беспокойся. Это мальчик, сирота. — Гелда заметила выражение лица лейтенанта. — Перестань. У него никого нет, кроме нас, и мы все его любим. Иногда он оказывает нам мелкие услуги. Что в этом плохого?

Кроукер улыбнулся.

— Ничего. — Он сел на диван. — Очень удобно. Гелда подошла к нему вплотную.

— Без одежды еще лучше.

Он рассмеялся, подавляя смущение. Гелда пошла к двери в спальню, снимая на ходу шелковую блузку. Прежде чем она скрылась за дверью, Кроукер разглядел ее безупречно красивую спину. Несмотря на большую грудь, она не носила лифчика.

— Что ты делаешь? — он поднялся с дивана и нервно суну руки в карманы.

— Всего лишь переодеваюсь, — донесся голос из спальни. — Не бойся, я не буду на тебя нападать.

— Я об этом не думал, — сказал Кроукер не очень убедительно.

— Ну и отлично.

Он слышал шуршание шелка на ее теле.

— Ты не хочешь войти, чтобы я тебя видела, пока мы разговариваем?

— Мне и здесь хорошо. — Кроукер чувствовал себя школьником во время первого серьезного свидания.

— Слушай, — продолжала Гелда, — ты заглянул мне в душу Не понимаю, что тебя после этого может смущать в моем теле.

— Ничего, — ответил он машинально.

— Вот видишь.

Кроукер ощущал себя чужим в этой интимной обстановке. Он пытался представить, чем она тут занималась, но у него ничего не выходило. Его обычно богатое воображение начисто отказывалось ему служить.

Кроукер подошел к двери и остановился на пороге. Гелда, поставив одну ногу на кровать, натягивала чулок. “Не колготки, — подумал он, — а чулки”. Тело просвечивало сквозь черную сетку; ноги Гелды казались бесконечно длинными.

На ней были кружевные узкие трусики телесного цвета и такой же пояс — больше ничего. Эффект был потрясающим.

Гелда обернулась, посмотрела на лейтенанта через плечо и бесхитростно улыбнулась.

— Ну вот, — Ее голос был легким, как дымок. — Не так уж плохо, правда?

— Я хотел бы, чтобы ты оделась.

Она прошлась по комнате. Кроукер старался не смотреть на ее грудь, но это оказалось выше его сил. Гелда подошла к шкафу, достала оттуда зеленый атласный халат и направилась к Кроукеру.

— Так лучше, Лью? Я ведь могу называть тебя по имени... после того, как вывернулась перед тобой наизнанку, там, в фургоне?

Со смутной улыбкой она прошла в гостиную, слегка задев Кроукера, по-прежнему стоявшего в дверях.

Лейтенант наконец оторвался от дверного косяка и подумал: почему я стоял там до сих пор? Всегда при исполнении. Перед его глазами встала собственная темная квартира, пустынная как Уолл-стрит по выходным дням. Возвращаться туда ему не хотелось точно так же, как и раньше, когда там была Элис.

— Ляжем в постель сейчас или после того, как принесут поесть?

В голосе Кроукера звучала плохо скрытая ярость. Он едва владел собой. Такое с ним иногда случалось, когда его мысли были где-то далеко.

Гелда обернулась. Ее халат распахнулся, и обнажил длинную ногу.

— Ты так думаешь?

Ее улыбка была мягкой, как свет, струящийся из-под плотного абажура.

— Ведь это очевидно.

— Разве? — Она приподняла одну бровь, — Ты знаешь мои сексуальные вкусы.

Это начисто вылетело у Кроукера из головы. Он почувствовал себя идиотом. Он снова сунул руки в карманы. Странно, глаза видят одно, а в голове рождаются совсем другие мысли. Кроукер вдруг вернулся в тот невыносимо жаркий день, когда влажный воздух окутывает тебя со всех сторон, словно любящая мать по недомыслию заворачивает больного и бессильного ребенка в тяжелое одеяло. В такие дни ссоры вспыхивают по каждому пустяку.

Через распахнутое окно раздался крик, и мальчик побежал вниз по узкой темной лестнице. Он лежал в соседнем дворе — в мундире, потемневшем от пота и крови, среди перевернутых мусорных ящиков, обнаруживших свои зловонные тайны. Его серые глаза были открыты и уже стекленели; знакомые добрые глаза.

Таким был конец Мартина Кроукера. После двадцати девяти лет службы в нью-йоркской полиции он лежал теперь навзничь, получив четыре пули в пятнадцати метрах от собственного дома, окруженный мусором, пугливыми крысами и безучастными тараканами. Вдалеке раздавался вой сирен.

Мальчик смотрел на труп своего отца, и весь мир шел кругом перед его глазами. Он чувствовал, что этот вихрь может в любую минуту подхватить его и унести. Он этого хотел — убежать как можно скорее и как можно дальше из этой вонючей дыры. Навсегда.

Но это был самый легкий выход... и самый недостойный. Лью Кроукер не был трусом. Об этом позаботился его отец.

И он остался, а потом поступил в полицию. Его старая мать пришла на выпускной экзамен в полицейскую академию и заплакала, когда Лью произносил присягу.

Кроукер так и не смог найти убийцу отца, но со временем эта боль утихла.

Лейтенант почувствовал, как Гелда коснулась его руки. Он не подозревал, что эта рана все еще кровоточит.

— Прости, — сказала она. — Я не должна была тебя дразнить. Просто...

— Что? Что просто? Гелда опустила глаза.

— Просто мне хорошо с тобой. — Она попыталась сказать это полушутя, но у нее не получилось. — Я чувствую...