Эрик Ластбадер - Сирены

— Поднимайся! — повторил Эль-Калаам еще резче, он не обратил никакого внимания на действия своего подчиненного. — Вставай, вставай! — Наклонившись, он схватил Сюзан за волосы и рывком оторвал ее голову от пола. Она захлебывалась от рыданий.

— От вас, женщин, никакого проку. Единственное, что вы умеете делать хорошо, это плакать. Больше вы ни на что не годитесь.

— Как насчет вот этой женщины? — Хэтер указала на Риту. — Она только что убила...

— Кто разрешил тебе открывать рот? — Эль-Калаам прищурился. Его мускулистая шея напряглась.

— Я только подумала, что я... а-а-а!

Его огромная ладонь тисками сжала нижнюю челюсть Хэтер. Он сам едва заметно задрожал от чудовищного усилия.

— Нет, — сказал он. — Ты не можешь думать. Запомни. — Он напрягся еще больше. — Плачь, черт побери!

Однако Хэтер продолжала все так же, не мигая, глядеть ему в глаза. Эль-Калаам разжал пальцы, от которых на лице девушки остались белые полосы, тут же покрасневшие, и наотмашь ударил ее по щеке. Потом второй раз, третий во все убыстряющемся темпе. Голова Хэтер мотнулась в сторону, и, наконец, слезы показались в уголках ее глаз.

— Вот видишь? — его тон сделался мягче. — Ты такая же, как и все остальные. Об этом тебе не следует также забывать.

Теперь он уже обращался к ним обеим.

— Слуг больше нет, — в голосе Эль-Калаама прозвучала ирония. — Они выполнили свою миссию и лишилась жизни в назидание остальным. Возможно, мысль об их судьбе добавит вам здравомыслия. — Он огляделся по сторонам, давая понять, что слова относятся ко всем пленникам. — Те из вас, кто прислушаются к голосу разума, могут выжить. — Его интонации приобрели стальной оттенок. — Прочие же, не прислушавшиеся к предупреждению, последуют за этими двумя, — он пнул ногой мертвого дворецкого, — в яму с известкой позади виллы. — Он широко улыбнулся и выражение на его лице резко изменилось. Во рту у него блеснули два ряда золотых коронок.

— Впрочем, довольно о грустном. Время идет и у меня в животе уже урчит от голода. Вы двое, — он указал на Хэтер и Сюзан, — будете готовить и убирать за всеми. По крайней мере, с этим вы сможете управиться, — добавил он ворчливым тоном. — Но, — продолжал он, взяв Сюзан за запястье, — нам придется снять это, не так ли? — Он стащил золотой браслет с ее руки. — Разве можно заниматься обычной домашней работой, когда на руках у тебя целое состояние? — Он сдернул с пальцев Сюзан по очереди все кольца быстрыми движениями, каждое из которых сопровождалось ее слабым полузадушенным вскриком.

Перевернув ее руку ладонью вверх, Эль-Калаам вновь улыбнулся.

— Не привыкла ходить такой раздетой, а? Ничего, теперь у тебя будет достаточно времени потренироваться.

— Что будет со всеми этими украшениями? — поинтересовался Кен Рудд. — Разделите между своими ребятами?

— Ради всего святого, — лицо Томаса густо покраснело. — Ты еще ничему не научился! Прикуси свой длинный язык, и ничего не...

Стиснув зубы, Рудд повернулся к боссу.

— Если ты не прекратишь свои причитания, клянусь богом, я вышибу тебе все зубы.

Томас побледнел, затем его лицо вспыхнуло. Он огляделся вокруг и, заметив, что все заложники смотрят на него, расправил плечи.

— Не смейте разговаривать со мной в таком тоне, Рудд. Своим положением вы обязаны исключительно мне! Неужели у вас нет ни капли благодарности? Я позабочусь о том, чтобы вы с треском вылетели из дипломатического корпуса за открытое неповиновение начальству.

— Я тоже позабочусь кое о чем, — хладнокровно парировал Рудд, — если мы выберемся отсюда. Вы грязный трус, Томас, и президенту должно быть об этом известно.

В это мгновение к ним приблизился улыбающийся Эль-Калаам.

— Могучему американскому орлу повыщипали перья! — он рассмеялся. — Однако юноша заслуживает ответа на свой вопрос. — Эль-Калаам взвесил на ладони драгоценности. — Все это не предназначается ни для кого в отдельности и пойдет на помощь народу Палестины в борьбе с сионистскими преступниками.

— О, да, — вступил в разговор Мишель Эмулер. — Это речь истинного революционера. Эль-Калаам обернулся к нему.

— Совершенно верно, таковым я и являюсь, — он опустил руку на плечо юного атташе. — Я вижу, вы кое-что понимаете, месье, а? Я не ошибаюсь.

— Я понимаю стремление палестинцев вернуть себе родину, — Эмулер кивнул. — Французы не любят израильтян.

— Нет, — ответил Эль-Калаам. — Да и с какой стати им любить их? — Приложив палец к губам, он принял задумчивый вид. Потом в своей обычной манере склонил голову набок.

Вдруг, откуда ни возьмись, в его руках очутился нож, и через пару мгновений руки молодого француза оказались свободными.

— Я думаю, так вы принесете больше пользы, чем связанный. — Рука Эль-Калаама по-прежнему лежала на плече у Эмулера. — Я хочу, чтобы вы просто поговорили с этими людьми, мой друг. Расскажите им о революции и свободе. Евреи, — продолжил он, — евреи...

— Да, да, да, Эль-Калаам, — перебила его Рейчел. — Мы все видим, как это происходит. Все, на что ты способен — пользоваться ненавистью, засевшей глубоко в душе у каждого. Любой еврей знает, что это такое, когда все вокруг против тебя. И здесь ситуация та же самая. Ничто не меняется в этом мире.

— Паранойя всегда была присуща евреям, — заметил Эль-Калаам. — Как я погляжу, ты также не исключение из правил.

— Мне кажется, ты путаешь паранойю и чувства людей, всегда подвергавшихся преследованиям, — ответила Рейчел. Однако Эль-Калаам пренебрежительным жестом отмахнулся от ее слов.

— Рита, — приказал он, — отведи женщин на кухню, чтобы они могли приготовить нам что-нибудь. Фесси, возьми, м-м, молодого американца и англичанина. Пусть они снимут с петель дверь в ванной, и тогда мы устроим парилку, понял?

Когда женщины, направляясь в кухню, проходили мимо Рейчел, та прикоснулась к плечу Хэтер.

— Мужайтесь, — успела только произнести она, прежде чем Малагез отдернул ее в сторону.

— Одни слова, — заметил Эль-Калаам.

Рита ткнула Хэтер в поясницу дулом автомата.

— Пошевеливайся, — сказала она, — иначе он посадит тебя в парилку, и ты горько пожалеешь об этом.

Серебристый «Мерседес» Дайны плыл в сгущающихся сумерках, точно паря над городскими крышами: внизу под дорогой простирался один из самых больших пригородов Лос-Анджелеса. «Если б я была в Нью-Йорке, — подумала она, — то взмыла бы на лифте со скоростью звука на самый верх „Всемирного торгового центра“, и оттуда бы стала разглядывать почти такие же далекие, как звезды, мерцающие огоньки на западе, тянущиеся от Хадсона в сторону полей Нью-Джерси, а на севере, мимо небоскребов, к вечному облаку дыма над Гарлемом».

Она не могла вернуться в свой пустой дом, где даже уже запах был чужим для нее. Рубенс уехал в Палм-Спрингс по делам, и хотя он приказал Марии впустить Дайну, у нее не имелось ни малейшего желания блуждать по его особняку в одиночестве.