Эрик Ластбадер - Возвращение в темноте

На другом конце воцарилось молчание. Кроукер слышал учащенное дыхание Дженни.

— Лью, Стански делал анализ на определение типа лимфоантигенов Рейчел?

— Да. А1:52, А2:56, В1:30... — Кроукер по памяти перечислил результаты теста.

— Боже! Это действительно ее показатели! — воскликнула Дженни. — Но зачем Стански понадобилось делать этот тест? Не мог же он заранее знать, что Рейчел понадобится пересадка почки!

«Вот то-то и оно!» — подумал Кроукер.

— Дженни, послушай меня. Я хочу, чтобы ты перевела Рейчел в другую больницу. Ее состояние позволяет транспортировку?

— Да, но...

— В какую-нибудь очень хорошую больницу.

— Да, конечно. «Джексон Мемориал» — вот лучшая больница, в которую я могу ее переправить.

— Вот и отлично! Отправь ее туда, но не говори Стански, куда ты ее перевела.

— Но ведь он ее семейный врач, я...

— Поговори с Мэтти, пусть она откажется от его услуг. Постарайся объяснить ей, насколько это необходимо.

— Но, Лью...

— Дженни, а что, если в организм Рейчел постоянно попадает инфекция?

— Тогда она не сможет справиться с сепсисом, несмотря на огромное количество сильнейших антибиотиков.

— Тебе не кажется, что именно это и происходит сейчас с ней? Позвони мне, когда перевезешь Рейчел в другую больницу, хорошо? — И Кроукер повесил трубку.

Еще одна мысль занимала его. Он обнаружил медицинские карты Стански в рубашках Трея Мерли, доставленных из прачечной-химчистки «Джиффи тайм» на Мексиканском бульваре. Откуда ему было знакомо это название?

Он подъехал к заправочной станции. Рядом с застекленной конторкой стоял прилавок с местными картами. Купив карту и пару дешевых пляжных полотенец, он бросил их в машину. Потом он немного постоял на солнце, с удовольствием отогреваясь после того сверхъестественного холода, которым сковал его Хейтор.

Раскрыв карту, он стал искать на ней Мексиканский бульвар. И тут что-то щелкнуло у него в голове — Пабло Лейес говорил ему, что его жена, Эстрелла Лейес, работает где-то на Мексиканском бульваре. Уж не в этой ли прачечной-химчистке?

«Ньюс кафе» работало круглосуточно. Кроукер стоял в тени зеленого навеса, лениво разглядывая посетителей. Было десять минут двенадцатого. До предполагаемого убийства Барбасены оставалось меньше тринадцати часов. Хотя время ленча еще не наступило, ресторан был полон. Длинноногие фотомодели в темных очках, возвратившиеся с ранних утренних съемок, жадно курили одну за другой сигареты и с удовольствием поглощали калорийные завтраки. В перерывах между блюдами они перемывали косточки своим знакомым.

На Кроукере были брюки оливкового цвета, светло-зеленая рубашка из буклированной ткани с короткими рукавами и тонкие светлые носки. Все это богатство он приобрел в расположенном неподалеку от ресторана бутике. Только туфли остались мокрыми и поскрипывали на ходу.

Майер появился как-то неожиданно. Заметив паркующийся «линкольн» цвета зеленый металлик, Кроукер направился к нему.

Майер был одет в темно-синий смокинг от Версаче. К атласному лацкану была приколота белая роза. Он беспечно помахивал своим плоским кейсом. Однако глаза у него были красные, а на лоб свисали влажные завитки волос. Похоже, не только Кроукеру не удалось поспать в эту ночь. Очевидно, сбор сведений о Хуане Гарсии Барбасене и его непробиваемой охране оказался не слишком легким делом.

Взглянув на свои золотые часы, Майер сказал:

— Пунктуальность — очень ценная и редкая добродетель. Доброе утро, сэр.

— Если оно действительно доброе, — хмуро откликнулся Кроукер.

— Конечно, доброе, — возразил Майер. — Обещаю вам, очень скоро вы сами в этом убедитесь.

Его глаза были слегка водянистые, какие бывают у любителей выпить.

Они медленно шли вдоль пляжа. Было жарко и душно, словно в духовке.

— Похоже, нелегкой была для вас эта ночка, — сказал Кроукер.

— Увы, иногда приходится поддерживать компанию, хотя с возрастом шампанское начинает плохо действовать на желудок, — со вздохом сказал Майер, бросая в рот мятный леденец.

— Слишком много выпивки вредит даже в молодости, — улыбнулся Кроукер.

Майер миролюбиво произнес:

— Согласен, и тело, и душа с самой ранней молодости подвергаются разрушительным соблазнам жизни.

Кроукер вдруг подумал, что Майер говорил сейчас о себе самом.

— Жизнь — это азартная игра, и выигрывает тот, кто сумеет понять ее странные правила, одно из которых гласит, что ничто хорошее не вечно.

Кроукер смутно догадывался, что вся жизнь для Майера свелась к одному — его отношениям с клиентами, вернее, с одним клиентом.

— Так вот где вы были ночью? В игорном заведении? Или у вашего таинственного клиента?

— Я не мыслю себя отдельно от него, мы с ним стали чем-то вроде сиамских близнецов.

— В таком случае, что же случится с другим, если один из вас умрет?

Майер снял с пальца обручальное кольцо и задумчиво повертел его.

— Отправляясь в путь, не всегда знаешь, что ждет тебя в его конце. Мне кажется, это неведение необходимо для того, чтобы человек все же тронулся в путь. — Золотое кольцо ярко сверкало на солнце. — Краеугольным камнем жизненного фундамента, сэр, является самопожертвование. Сначала маленькое, потом большое, и, наконец, такое огромное самопожертвование, последствия которого не всегда можно предугадать. — Он поднял вверх обручальное кольцо. — Сеньор видит это кольцо? Девять лет моей жизни... Теперь мне кажется, что это была не моя жизнь, а кого-то другого...

Майер подбросил кольцо вверх, и оно упало в набегающие на берег бело-зеленые волны.

— Мечта не сбылась, — задумчиво произнес Майер, — и вместо нее появилась другая.

— Должен сказать вам, Майер, — сказал Кроукер, — мне очень трудно сочувствовать человеку, который мучает меня.

Адвокат засмеялся тоненьким, почти женским смехом.

— Согласен. Шампанское не только вредит моему желудку, но и делает меня нытиком. Ненавижу вечно жалующихся на жизнь людей, а вы? — Майер криво улыбнулся. — Впрочем, со мной это случается не так уж часто.

Майер вынул из кармана сигару, посмотрел на нее, словно раздумывая, стоит ли ее закурить, и, очевидно, передумав, снова убрал ее в карман.

— Видите ли, в отличие от вас я считаю, что между нами возникли определенные отношения.

— Ну да, отношения мучителя и истязаемого.

Майер снова рассмеялся.

— Хотя сеньор и не адвокат, но умеет хорошо говорить. — Он задумчиво потер то место на пальце, где совсем недавно было обручальное кольцо. — Однако кто возьмется определить, кто из нас мучитель, а кто истязаемый?

Кроукер прикусил язык, понимая, что слова Май-ера имеют важный подтекст.

— Майер... — начал было он, но тот перебил его: