Эрик Ластбадер - Французский поцелуй

Господи Иисусе! Это было как раз то, о чем Терри мог только мечтать. Помню, с каким выражением на лице он смотрел на старый дробовик, который отец привез с собой из Уэллса. «Это все, что я получил в наследство от вашего деда, — говорил он нам. — Ну и еще, конечно, характер. Когда я смотрю на это ружье, я вспоминаю его, в поте лица своего добывавшего пропитание для семьи на скудной земле Уэллса. В нем было невероятное чувство собственного достоинства, даже, если хотите знать, величия».

Терри, похоже, понимал, что имеет в виду отец, а я — нет. Мне никогда не нравилось это ружье, а Терри не мог оторвать от него глаз. И вот, когда в то Рождество отец сделал нам такой подарок, Терри был на седьмом небе от счастья. А я, честно сказать, не знал, что я буду со своим ружьем делать. Оно казалось мне воплощением зла, штуковиной, назначение которой было причинять страдание другим живым существам.

Я не хотел с ними идти, не хотел искать оленя. Я знал, что случится, когда мы найдем его. Ну а отец, как обычно, подтрунивал надо мной, задевая самолюбие, чтобы я пошел с ними. Терри, как обычно, не понимал, чего я артачусь. Ему-то самому хотелось идти, так почему мне не хочется? У Терри было всегда так: что нравилось отцу, то нравилось и ему. А если у меня было другое мнение, то таращил глаза, не понимая, что со мной.

В то Рождество долгое время не было снега, но холода стояли что надо. Земля вся промерзла, и даже иголки на соснах были жесткими, будто сделаны из проволоки. Помнится, я очень устал, и мы с Терри уселись отдохнуть под соснами. И, глядя между ветками, я увидал на поляне оленя — огромного, гордого самца. Он беззаботно пасся и я, к собственному удивлению, стал проверять, послюнив палец, как учил отец, с какой стороны дует ветер.

Зачем я это делал, я и сам не знал. Я ведь не собирался подкрадываться к нему с подветренной стороны и стрелять. И совершенно непонятно, зачем я потянул Терри за рукав. Если бы я этого не сделал, он бы точно не заметил оленя, даже пройдя совсем рядом с ним.

Ну а Терри, понятное дело, стал уговаривать меня выстрелить. Это меня ужасно разозлило и я отказался. Тогда он сам поднял ружье и стал прицеливаться. Я ударил по стволу так, что на ружье сместился прицел. "Я отцу скажу, он тебя убьет! — зашипел на меня Терри и сделал такое, что я никогда ему не смог простить. Он схватил одной рукой ствол моего ружья, а другой — кисть моей правой руки, указательный палец которой лежал на спусковом крючке, и стал, несмотря на мое сопротивление, поворачивать ствол в направлении оленя. А потом спустил моим же пальцем курок.

Ружье выпалило. И олень завалился на бок. Я видел выражение недоумения и боли в его огромных глазах. Он умирал, и не понимал, почему. Как человек, подумал я.

Тут и отец подошел, и я расплакался. Никогда прежде я не чувствовал такого отчаяния, такой тоски. Господи, думал я, глядя на его страдания, зачем я сделал это? Как будто это я своей волей нажал на курок и лишил его жизни! Я чувствовал, что вся моя душа съежилась как горящая бумага, и обратилась в пепел. Это все его рук дело! Но нет, не только его, но и моих: ведь это я потянул его тогда за рукав!

Тут Крис не выдержал и расплакался, как тогда, в детстве. Он весь дрожал. Аликс хотелось успокоить его, прижать к себе и этим унять его дрожь, но она не решалась, не зная, как он на это среагирует. Наконец он взял себя в руки и все еще прерывающимся голосом промолвил: — Я так никогда и не смог простить его в своей душе. А теперь уже слишком поздно.

Не глядя в глаза Аликс, он опустился на свою часть дивана и скоро погрузился в дремоту.

Только когда она удостоверилась, что он крепко спит, она протянула руку и нежно коснулась его. Бедняга, он весь дрожал, рассказывая свою историю. И даже сейчас у него такой измученный и грустный вид.

Слабый свет падал на его лицо и, глядя сейчас на него, она вообразила себя Венди в «Питере Пэне». А он — один из Потерявшихся Мальчиков, подумала она, — без мамы дитя, и дом так далек...

Промелькнула мысль, каково было бы ей так возненавидеть родную сестру, чтобы не быть в состоянии даже в душе простить ее. Она вздрогнула. Нет, это все-таки ужасно. Бедняга Кристофер! Да и Терри тоже...

Она посмотрела в окно, на дождь. Полумрак, полусвет. Небо еще слишком темное, чтобы считать, что наступил рассвет, но и уже слишком светлое для ночи. Аликс вспомнила, как они с Диком были на Барбадосе. Они взяли напрокат акваланги и опустились в страну, где всегда ночь.

На сине-зеленой отмели свет был как раз такой: полупрозрачный, жидкий. Там было так тихо, что биение ее собственного сердца казалось биением сердца вселенной. Дик плыл рядом, и в стекле его маски она видела собственное отражение. Я как морская богиня, подумала она тогда, — неуязвимая и бессмертная. С этим ощущением она и заснула.

Разбудил ее стук дождя по стеклу. Она непонимающими глазами уставилась в окно, все еще сонная.

Периферическим зрением она уловила в квартире какое-то движение. Сначала подумала, что это Кристофер проснулся. Но затем она увидела его рядом с собой на диване. Он спал, зарывшись лицом в подушки.

Она вздрогнула, все еще не веря своим глазам. Какая-то тень скользила по комнате. Кто это? Что он здесь делает? Эти вопросы только вспыхивали в ее сознании, а тело уже среагировало: она бросилась вперед.

Спала она, свернувшись калачиком, как кошка. Теперь ее ладное тело распрямилось, и она, вспрыгнув на спину незнакомцу, обхватила согнутой левой рукой его за горло, прогнулась назад. Но, вместо того, чтобы почувствовать сопротивление, сама кубарем полетела на пол: противник использовал ее собственную силу инерции против нее самой.

Ее глаза широко открылись, и она увидала прямо над собой отвратительнейшее лицо демона, а может, зверя — только не человека!

Одна ее рука оказалась прижатой ее же собственной спиной, дыхание вырывалось из стиснутых легких быстрее, чем она успевала пополнить его запас — даже дыхание давалось с большим трудом и требовало слишком много времени, а у нее его не было. Крепкое, как сталь, тело чудовища было на ней, вокруг нее, даже, кажется, внутри нее. Мгновенно принятое решение, рожденное отчаянием, заставило ее, зажмурившись, ударить лбом прямо в отвратительную харю, висевшую над ней, как китайский фонарь или луна.

Боль пронизала все ее существо, и она застонала сквозь стиснутые зубы, — последний всхлип двигателя, прежде чем он остановится.

Но жуткая тяжесть отвалилась от ее груди и она смогла втянуть в себя немного воздуха. Она взглянула вверх. Дождь, преломленный призмой, расщепляющей свет, капающий на зеркало — нет, не зеркало, но что-то круглое, сверкающее, как металл и...

Это веер, подумала Аликс, переходя из света в тень и обратно. Единственная мысль, сверлящая ее, была предупредить Кристофера. Она попыталась открыть рот, но рука, заскорузлая и твердая, как дерево, с такой силой захлопнула его, что она начала задыхаться.