Эрик Ластбадер - Черное сердце

Теперь Кэтлин была почти счастлива — она наслаждалась наслаждением, которое даровала ему.

Она почувствовала, как еще сильнее напрягся и задрожал его пенис. Эллиот закричал, и она почувствовала во рту вкус его семени. И тогда Кэтлин приподнялась и начала осторожненько, одну за другой вытаскивать жемчужины, и его сперма хлестала на них.

Эллиот стонал, кричал, скреб нитями простыни. Никогда еще в жизни не испытывал он такого! Он словно попал в новое измерение, о существовании которого ранее не подозревал.

Наконец дыхание его стало ровнее, он без сил лежал на спине и только смотрел, как Кэтлин приподнимается, покрывает его тело поцелуями снизу доверху.

Наконец он перевернулся на бок и погладил ее.

— Кэти? — Пальцы его ласкали ей грудь. — Мы могли бы снова это сделать? Прямо сейчас...

Кэтлин засмеялась: совсем ребенок, думает только о себе. До чего же утомительный любовник! Она дотронулась до его опавшего члена.

— Наверное, нам следует дать этой штуке немного отдыха, не так ли? — После этого она вытянулась на постели и вновь начала ласкать его прикосновениями. Эллиот закрыл глаза. Она разглядывала его лицо. — Я хотела бы остаться с тобой, Эллиот.

Он схватил ее в объятия:

— Боже, конечно! Я хочу этого больше всего на свете, — и поцеловал ее в губы.

Она слегка оттолкнула его.

— Только тогда никаких секретов друг от друга, Эллиот. Я этого не переношу. Я не могу жить с человеком, который хоть что-то от меня скрывает.

В этот момент из телефонного аппарата, стоявшего на прикроватной тумбочке, раздался оглушительный звонок.

— Возьми трубку.

— Нет, у меня идея получше, — он положил руку ей между ног.

Кэтлин сняла трубку и протянула ему.

— Алло? — произнес он, глядя на Кэтлин. Затем сел на постели. — Да, сэр, я один, — снова взглянул на Кэтлин, щелкнул пальцами и показал на лежавшие на тумбочке блокнот и карандаш. Кэтлин передала ему то и другое, он начал записывать. — Понял, — он кивнул. — Хорошо. Прямо сейчас. У него это будет через полчаса, — и повесил трубку.

— Кто это был? — спросила она совершенно равнодушным голосом.

— Ох, да ничего особенного, просто бизнес, — он оторвал листочек от блокнота, сложил его вдвое. — А теперь, — он подмигнул, — перейдем к кое-чему действительно важному.

— Нет, — Кэтлин отодвинулась. В голосе ее послышались стальные нотки. — Я же говорила тебе, Эллиот, что не потерплю секретов. Как мы сможем тогда доверять друг другу?

На его лице появилось озабоченное выражение.

— Послушай, Кэтлин, ты не понимаешь. Видишь ли, я не могу вот так, ну... Я имею в виду, мы едва знаем друг друга.

— Тогда это не «ничего особенного», а действительно важно.

Он молчал, в нерешительности глядя на нее.

— Хорошо, — сказала она. — Ты полагаешь, что пока еще не можешь мне доверять. Я покажу тебе, до какой степени ты ошибаешься.

Она взяла блокнот и начала легонько водить карандашом по чистому листку, следующему за тем, который Эллиот вырвал.

— Смотри, — и она бросила Эллиоту блокнот.

— Господи! — воскликнул он, глядя на отпечаток, который проявился на листке. — Все вылезло.

Кэтлин кивнула.

— Так что я в любой момент могла бы прочитать, да так, что ты ничего бы и не узнал.

Он обнял ее.

— Боже, Кэти! Прости меня, — он снова взглянул на блокнот, подумал, потом протянул его Кэтлин. — Читай. Я тебе доверяю.

Она улыбнулась.

— Да меня это и не интересует, Эллиот.

— Нет, прочти, пожалуйста. Тут кое-что написано... Я тебе еще об этом не говорил.

Глаза у нее были огромные, синие, как океан. Для Эллиота, у которого никогда не было такого успеха у женщин, как у Киеу, она олицетворяла саму женственность: она была сексуальной, умной и, самое главное, обладала невинностью иных эпох.

Так что он был окончательно сломлен, когда она заявила:

— Не могу. Ты все еще не доверяешь мне, я же вижу. И он, чтобы доказать ей обратное, прочел записку вслух: «Холо состоится в одиннадцать тридцать. Август тридцать один. У Патрика».

Кэтлин смотрела на него широко раскрытыми глазами.

— Звучит ужасно загадочно, прямо шпионский шифр, — она наклонилась к Эллиоту, лицо ее приняло игриво-невинное выражение. — Ох, как интересно, Эллиот! Ну пожалуйста, расскажи!

Я сошел с ума, мелькнуло у него в голове. Но мне самому решать! Обычно все решал Киеу, Киеу и Делмар Дэвис Макоумер. Это Киеу — настоящий сын моего отца, а не я, в тысячный раз с горечью подумал Эллиот. Но сейчас мне решать!

И чем больше Эллиот размышлял, тем сильнее ему хотелось рассказать ей обо всем. Он почувствовал на себе ее нежные руки, увидел в глазах этот нежный, страстный призыв, и сердце его окончательно растаяло.

Он невольно застонал, ощутив ее руку на своем вновь восставшем твердом члене. Желание повторить наслаждение было острым, как боль, но он помнил и сказанные ей слова. Она считала его настоящим мужчиной, а не мальчишкой, и он станет мужчиной!

Из тени возникла изящно очерченная, словно змеиная, голова Кэтлин. Он увидел, как мелькнул ее розовый язычок перед тем, как приняться за свою прекрасную работу. Он закрыл глаза, он погрузился в наслаждение.

— Еще, еще, — молил он.

— Расскажи, — ответила она, прежде чем погрузить его пылающую головку в рай своего рта.

И он рассказал — не потому что, как он уверял себя, она его попросила, а потому, что он сам этого хотел.

— Это все мой отец, — начал он, стиснув зубы. — Он вдолбил себе в голову бредовую идею, будто может создать президента Соединенных Штатов, целиком подчиняющегося его воле, — и только высказав это вслух, он понял, как смешна такая идея. Он расхохотался до слез. — Он собирается... Он собирается...

Недоговорить ему не удалось, и не потому, что он задыхался от смеха. Откуда-то со стороны двери раздался странный звук, похожий на рычание, которым предупреждает о прыжке дикий зверь.

Волосы на затылке у Эллиота встали дыбом, он вздрогнул, словно на него вылили ведро ледяной воды.

Он почувствовал лишь дуновение ветра, и ничего более. Как то, что испытывает водитель маленькой машины, когда мимо него на огромной скорости проносится тяжелый грузовик. Глаза его, затуманенные страстью, уловили только какое-то легкое движение.

Кэтлин же не слышала и не видела ничего: она была увлечена своей работой. И вдруг какая-то неведомая жестокая рука схватила ее за волосы, с силой рванула вверх, повернула так, что спина ее невероятно выгнулась.

На нее глядели бездонные темные глаза. Эти глаза она уже когда-то видела, но теперь взгляд их был так страшен, что все мысли разом покинули ее мозг.

После звонка отца Трейси мгновенно сорвался с места. Отец позвонил ему в офис, и в голосе его было столько боли и страха, что Трейси сразу же вспомнил, когда еще голос отца звучал так же: это было в ту страшную ночь, когда погибла мать.