Эрик Ластбадер - Черное сердце

— Ты во тьме, а я на свету, — прошептала она. Ее руки обвились вокруг него, кончиками пальцев она ощупывала его тело, словно слепая женщина, познающая тело нового любовника.

Мысленным взором она видела его лицо, залитое лунным светом, видела, как он перебегает из тени в тень — «герой», как он себя однажды назвал. Она верила каждому его слову и понимала, что он никогда не пытался похвалиться, никогда себя не переоценивал. Она понимала, что в силу природы его прежних занятий — и того, чем ему снова предстоит заняться, — ей никогда не узнать всех деталей: он будет рассказывать ей лишь о том, о чем можно рассказывать. Она была ему благодарна за это доверие, но все же страстно жаждала узнать как можно больше.

Тело и руки его были такими горячими! Он начал осторожно стаскивать с нее купальник, целуя открывавшуюся под ним плоть. Она повернула голову и оглядела пляж: никого. Но как только губы его коснулись ее сосков, ей уже стало не важно, увидит их кто-нибудь, или нет.

Она гладила его волосы, и теплая волна спускалась по телу все ниже и ниже. И наконец между ногами запылал жар.

Трейси коснулся пальцем влагалища, и она вскрикнула. Купальник все еще прикрывал бедра, и ощущение, которое она испытывала от того, что палец Трейси через тонкую шелковистую ткань гладил клитор, было потрясающим.

Желание сдавило ей горло, она не могла произнести ни слова, и лишь тихонько постанывала. Этот стон был похож на зов прекрасной сирены, завлекавшей моряков древности.

Трейси никогда еще так не жаждал ее, даже в самом начале их отношений. Дыхание его превратилось в хрип, его собственные плавки уже не могли его вместить. И когда пальцы Лорин коснулись его члена, головка вздрогнула, как будто он вот-вот кончит.

Из уст ее вырвалось восклицание, она назвала его имя, и охрипший голос Лорин сделал желание Трейси еще острее. В этом голосе было столько страсти, он так много обещал, что Трейси на мгновение подумал, что она одним голосом может довести его до оргазма.

Он никогда еще не встречал женщину, так реагирующую на поцелуи. Когда их губы встретились, груди ее напряглись, все тело задрожало.

Руки ее потянулись вниз, она начала стаскивать с него плавки. Потом, стеная от нетерпения, принялась сдирать с себя купальник.

Он хотел сразу же войти в нее, но она покачала головой, шепча «подожди».

Она на мгновение приподнялась, и солнце золотом вспыхнуло в ее волосах, а затем медленно-медленно охватила ртом его пылающий член. Круговые движения ее языка, эта спираль наслаждения возносила его все выше и выше, ягодицы его напряглись, он выгнулся, приподнялся с одеяла.

Она оторвалась от него, глянула ему в глаза.

— Вот теперь, — сказала она. — О, теперь...

И Трейси вонзился в нее, так сильно и яростно, что на глазах у нее выступили слезы. Но то были слезы наслаждения.

Оба они хотели, чтобы это длилось бесконечно. Трейси так крепко обхватил ее руками, будто боялся, что еще мгновение — и она улетит, испарится.

Губы Лорин целовали его шею, и когда она почувствовала, что из груди его готов вырваться последний стон, ее палец скользнул между его ягодицами, нащупал задний проход и медленно вошел в него. И начал осторожно подталкивать, направлять ритм его скольжения внутри нее.

Тело его задрожало, и она прошептала:

— Да, милый, да, сейчас. Кончай, милый, кончай! А-а-а!

Лорин утратила всякое представление о месте и времени, оргазм освободил ее от них, он мчал ее, словно на крыльях ветра. Она ощущала лишь свое единение с Трейси, то горячее озеро, в котором они оба купались, и озеро это превратилось в безбрежный океан.

Но пробуждение Трейси к действительности было жестоким: пред его мысленным взором вдруг возник образ брата Лорин, и наслаждение, которое, он только что испытал, лишь усугубляло его вину. Он больше не мог нести это бремя, он чувствовал, что, продолжая хранить тайну, он предает Лорин.

— Лорин, — прошептал он хрипло, — Лорин...

Она взглянула на него и увидела, что лицо его изменилось.

— Что случилось, дорогой?

Он стиснул ее в объятиях и рассказал ей все. Все, что он выложил Туэйту в ту пьяную ночь в Чайнатауне.

Он почувствовал, как она сжалась, она отодвигалась от него все дальше и дальше.

— Ублюдок! — наконец выкрикнула она. — Как ты мог так с ним поступить! Ублюдок!

Она вскочила на четвереньки и была теперь похожа на разъяренного зверя.

— Он был мальчишкой! Еще ребенком!

Несмотря на жаркие лучи солнца ее трясло от озноба. На металлической окантовке гроба, который вынесли из самолета в аэропорту Даллеса, тоже играло солнце. Она смотрела на Трейси и не понимала: неужели именно с этим человеком она лишь несколько минут назад пережила такое счастье?

Она почувствовала, как на сердце ей лег тяжелый холодный камень, хотя все внутри у нее пылало от праведного гнева.

— Если бы не ты, — кричала она, — он был бы жив!

— Лорин, я только хотел...

— А мне наплевать, чего ты хотел! — Она схватила одежду и начала карабкаться на вершину. Обернулась, крикнула: — Я вообще не понимаю, как я могла когда-либо думать о том, что ты хочешь или не хочешь!

Она смотрела на него, на пенистые волны, на прекрасный берег, на его прекрасное лицо, и все это ровным счетом для нее ничего не значило. Мир покинула красота, мир стал уродлив, как уродлива была смерть ее брата. Этот ужас пожирал и мир, и ее, словно проказа.

Он потянулся к ней, взмолился:

— Лорин, я сделал то, что мог, я сказал тебе все, чтобы между нами ничего не стояло. Я...

— О, я понимаю! Ты просто совершил очередное убийство! — Она была в истерике. Не удивительно, что ты не мог смотреть на меня, когда сошел с самолета вместе с гробом Бобби! Это вполне объяснимо! Но если б в тебе было хоть немного совести, ты бы оставил меня в покое, ты бы не посмел потом ко мне приблизиться. А ты посмел! — Голос у нее сел. — Бога ради, скажи, почему?

— Потому что я полюбил тебя. И люблю тебя.

— Любовь! — Смех ее был страшен. — О какой любви ты говоришь? О той, которой занимался со мною, зная, что сделал с моим бедным Бобби?

— Лорин, он был моим другом. Я беспокоился о нем, — в голосе его появилось отчаяние. Он понял, что ситуация окончательно уходит из-под контроля. — Он полагался на меня, мы все полагались друг на друга. Что, ты думаешь, я почувствовал, когда увидел его тело?

— Я думаю, что ты не почувствовал ничего! Ты-то это понимаешь? Я думаю, ты вообще не способен ни на что, даже отдаленно напоминающее человеческие чувства. Война, там шла война, и вот почему ты там очутился! Давай не будем говорить о чувствах, о миссии. Там шла война, а война означает убийства. И вот что я скажу тебе, Трейси: ты наверняка любишь убивать, потому что именно этим ты там и занимался. Убивал, убивал, убивал!